Иероглиф

– Ну, сынок, ты меня удивляешь. Документ – дело простейшее. Я думаю, фирма, которая шлепала в ЧТ паспорта, уже наращивает обороты. Не в паспортах дело, бьют не по паспорту, а по роже. Куда они с этими-то рожами в Городе Дворцов? Там ведь скинхеды… – И начальник закурил новую сигарету.

Рома внимательно вглядывался в верхние планы небоскребов. Вот небоскреб, который сверху выглядит, как знак доллара, – американский банк. Вот контуры евро – это европейский банк. Хм, вот офис «Макинтош» – в виде гигантского яблока. А вот… Рома не поверил своим глазам: центральный небоскреб сверху выглядел прихотливо, как китайский иероглиф богатства.

– Что это за корпус? – указал Рома на иероглиф.

– Как, разве ты не знаешь? Это филиал Центрального банка Гонконга. Главное финансовое заведение китайского капитала. Финансовое сердце ЧТ.

Ромино собственное сердце забилось так громко, что он прижал его рукой. «Там, там, наверное, заложена взрывчатка, мужик с чемоданчиком бегал по этому корпусу», – почему-то подумалось Роме. Он вспомнил, что и мальчик со сверхспособностями все время теребил свой значок, будто хотел сказать Роме, где следует искать зло. Или он просто любил трогать свои алмазы?

Начальник СБ казался удовлетворенным осмотром объекта сверху. Вся производственная сфера города была основательно разгромлена и разграблена. Земля была покрыта россыпью осколков китайского фарфора, валялись разломанные корпуса компьютеров, разорванные целлофановые пакеты от чипсов, горы каких-то мелких предметов, может быть, часов или карманных компьютеров… Разоренные фармацевтические склады дымились…

Вертолет приземлился на сетку-тормозилку, растянутую на вертолетной площадке. И Рома, едва сдерживая шаг, поспешил вниз через три ступеньки, не дожидаясь лифта.

Часть третья Про искусство

1. Джулька

«Народники очень любили народ и часто ходили в него. Я же не могу войти даже в метро или в районную поликлинику – всюду пахнет мочой. Но сохранять уважение к гумусу, к матери-земле, наш общий долг. Мы пригласили народ к себе. Отмыли его, полили одеколоном…»

Наконец мне дали снимать программу «Народные артисты». Меня долго мурыжили на телевидении. Кормили обещаниями. Я бесполезно слонялась по коридорам телецентра, заглядывая всем в глаза, как бездомная сука.

Федя, который изображал из себя проныру, в сущности, ничего не мог для меня сделать. Он, как и все мужики, только надувал щеки, а на самом деле он был лишен какого-нибудь серьезного рычага. И я уже подумывала: «А не воспользоваться ли мне „красной кнопкой“?» Ведь трудоустройство – это тоже исключительно важно для меня!

Но как только случился погром Чайна-тауна, они сами прибежали ко мне. Потому что информационный повод для телевидения превыше всего! Когда папин памятник свергали с постамента и срывали с клуба «Сяо-Ляо» рекламу со словами: «Перед вами выступит настоящая пантера – Юлия Сливка!» – я и стала героиней. Меня очень быстро нашли в прокуренном коридоре между третьим и четвертым этажами. Запыхавшийся Федя меня легонько подтолкнул к телевизионному начальству, и оно прозрело. Все завопили: «Какая судьба! Какая фигура! Какая стать!» И карьера моя началась.

Схема: «дочка мэра – знаменитая стриптизерша», придуманная Илоной для себя, вытащила и меня наверх из тьмы неизвестности. Меня несколько лихорадило от этой лжи. Я боялась, что меня будут заставлять демонстрировать стриптиз. Дома, перед зеркалами, я тренировалась, воткнув шест в пространство между паркетинами и потолком. В паркете была щель, и туда я вставила шест.

Держа образ Илоны в голове, я пытаясь повторить ее пластику, ее вызывающий изгиб. И у меня даже стало получаться. Думаю, что я смогла бы стать стриптизершей, хотя мне явно не хватало мясистости в области бедер и ягодиц, а также Илониной груди, которая имела какой-то волшебный смысл.

Рекламу нашего шоу «Народные артисты» крутили день и ночь. Руководство канала возлагало на меня огромные надежды.

И вот я, играющий тренер! Под своей, то есть папиной, фамилией я появилась перед камерами. В прическе. Но пока в тестовом режиме. И сразу поняла, что телевидение – это мое. У меня было чувство, будто я вскарабкалась на ту гору, с которой меня так подло столкнули. Вот она я! Стою, блин горелый, опять на горе. Сама. Четырьмя ногами. Мне повинуются люди.

Никакого другого счастья я не хочу.