Иероглиф Кальвина

Лина так и рвалась в каюту Хола, не сомневаясь ни на минуту, что теперь деревянный человечек заговорит. Я предлагал подключить к переговорам наш дипломатический отдел.

— Я помогла ему! — недоумевала Лина. — Моя заслуга, что он ожил. Какого черта я должна отдавать его этим жлобам из отдела?

— А ты задумывалась когда-нибудь, почему на всей планете выжил только он? Может, он сидел и ждал, пока кто-нибудь явится на погибший Дом Знаков и попадет в ловушку? Ты же не можешь с уверенностью сказать, что творится в его голове?! Он может принимать нас за врагов, он может быть в шоке… да мало ли что! Это риск!

— Ты параноик! — не унималась Лина. — Он с трудом шевелит костями!

Наш разговор происходил в соседней каюте. Мы видели Хола через поляризованное стекло.

И мы умолкли, когда он отрезал себе руку и стал рисовать в воздухе иероглифы, обмакивая пальцы в сияющую рану на плече. Зачем мы вернули ему нож? Хол выписывал в воздухе фантастическую вязь, которую тут же фиксировали камеры автопереводчика, и филигранное мастерство жителя Дома Знаков превращалось в грубую речь обитателей мира звуков.

Лина прошла в его каюту и опустилась на пол напротив, скрестив ноги по-турецки. Два воина в серебристой форме замерли за ее спиной с оружием на изготовку.

Картина, достойная того, чтобы быть запечатленной на холсте.

«Мое тело есть знак, — писал Хол. — Мы были мир. Наш мир был знаком, и мы были в нем».

Отрезанная рука лежала перед ним на полу, и я невольно задумался, что может означать этот поступок пришельца. Являлось ли это символом, подобно человеческому рукопожатию? Смешно…

Я не верил в благие побуждения пришельца. Слишком странной была эта сцена. Слишком болезненными были мои еженощные встречи с Висельником…

«Вы — твари-вторые, — продолжал Хол. — Мы — твари-первые. У вас все служит двум. У нас все служило одному. Ваши глаза — чтобы смотреть и плакать. Ваш рот — чтобы издавать звуки и питаться. Вы умеете дарить жизнь и отнимать ее Созидание и разрушение. Вы, твари-вторые, думаете, что от этого ваша жизнь будет вдвое длиннее? Но она может быть и вдвое короче…»

Эта последняя фраза хоть и смахивала на угрозу, но на деле таковой не являлась. Хол сделал себе еще один разрез, чуть повыше первого, и продолжал говорить.

Лина слушала.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что хочу ворваться в каюту Хола, прервать его дурацкую проповедь и закричать: «Убирайся из моих снов!»

Глупое, безумное желание.

Вместо этого я попросту ушел оттуда.

В тот вечер Лина истратила на Хола пять кислородных баллонов.

Она вернулась, когда я уже крепко спал.

Отключи мемокамеру.

Это никогда не закончится. Что не так на этот раз?

Чертов повешенный болтается в своей петле. Я стою в его комнате и не могу найти выход. Может быть, это такая форма существования — Висельники?

Хорошо, а? (пауза)

Может, они рождаются и умирают Висельниками. Растут вместе со своими комнатушками, как с панцирями. (долгая пауза)

Сегодня я обратил внимание на часы.

Висельник снится мне каждую ночь в одно и то же время.

И эти записи я делаю в одно и то же время. Каждую ночь… (переходит на шепот) Что тебе от меня нужно, Хол-Висельник?

Запись от 452.7, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам

Каждый человек стремится быть непохожим на других. Мы из кожи вон лезем ради того, чтобы обладать чем-то особенным, лучшим, неповторимым. Единственным в своем роде.

Но в то же время каждый человек стремится быть похожим на других. Он, словно паразит, выбирает то, что соответствует его вкусу или имиджу, и забирает себе, в полное владение. Модные вещи из рекламы, образы классического кино, манеры знаменитостей… Все это служит единственной цели — продать тысячи копий товара, убедить потребителя сказать себе: «Я хочу такое же!»

Желая быть уникальными, мы изо дня в день продолжаем подражать другим.

Лина выяснила, отчего погибла цивилизация Дома Знаков.

Это прозвучит смешно и дико. Иероглиф…

Жалкий символ их расцвета и смерти.

— Помнишь, Хол признался, что его тело — это знак? — спросила Лина утром, потягивая горячий кофе. — Мол, его тело состоит из знаков, является знаком и составляет знак?

Я ковырял вилкой омлет и лениво кивал в ответ на ее реплики. Зелерия, наша корабельная повариха, умела готовить потрясающие блюда из синтетических продуктов, но утренний выбор в меню был небогатым. Омлет, манка или творожные смеси. Хорошо хоть должность капитана избавляла меня от необходимости есть в общей столовой — еду приносили прямо в каюту.