Иероглифы Сихотэ-Алиня

«Водки они хлебнули, что ли? — подумал Андрей, разглядывая товарищей. Зная, однако, строгость старшины, сейчас же отбросил эту догадку. — Ведь не может же быть, чтобы они не устали. Все-таки человека на плащ-палатках тащить нелегко…»

Его недоумение заметил Вася и, посмеиваясь, сказал:

— Ну вот, теперь сам видишь, что такое лимонник. Всякую усталость как рукой снимает.

Вася протянул Почуйко домашнюю лепешку.

— Ты только попробуй, — настаивал он. — Попробуйте. Сами увидите…

— Точно, точно! — подтвердил Губкин, но Андрей, опасаясь розыгрыша, не поверил ему и, зажимая лепешку, смотрел на старшину.

— Все правильно, — кивнул головой Пряхин. — Лепешки помогают. Вася обещал разыскать этот полукустарник-полулиану, и тогда мы напечем лепешек в запас. Незаменимая, выходит, вещь. Просто удивительно. — Он помолчал и вдруг широко улыбнулся. — А есть все-таки хочется. Скоро у вас, повар?

Почуйко подбросил щепок, положил на сковородку куски медвежатины и принялся чистить рыбу. Сенников задумчиво произнес:

— Говорят, что американцы для своей знаменитой кока-колы используют орешки африканского дерева. А почему у нас не выпускают лимонада из лимонника? Ведь он же определенно вкусней, чем африканские орешки.

— А ты почем знаешь? — подозрительно спросил Андрей.

— Я читал… И еще в поезде нам рассказывали моряки, которые бывали в Америке. Они говорят, что лимонник лучше.

— Ну гляди, — Почуйко погрозил Васе облепленным чешуей ножом, — чтобы мне лимоннику насобирал.

Вася кивнул.

Не то обед, не то ужин прошел весело. Ели медвежатину, добродушно подшучивали над серьезно-молчаливым Андреем, на которого, казалось, не действовал лимонник. И только Сенников опять начал грустнеть, замыкаясь в себе. Он разбирался в событиях дня и не мог понять, почему так быстро потеряны и уважение товарищей и, что было самым важным для него, собственная уверенность в своих силах и способностях…

Несколько дней назад он, Аркадий, по поручению лейтенанта обучал отстающих солдат взвода строевой подготовке, радуясь ни с чем не сравнимому ощущению власти над такими же солдатами, как и он. Несколько дней назад он твердо верил, что на этом дальнем посту он сумеет проявить себя настоящим командиром. Кажется, Аркадий сделал все, чтобы с первых же минут своей армейской службы зарекомендовать себя если не прямым командиром своих товарищей, то хотя бы первым помощником старшины. В чем же дело? В змее? В этой дурацкой слабости перед медвежьей тушей? Ведь он знает, что он сильней и находчивей слишком уж мягкого Губкина, культурней, начитанней да просто умнее не только мужиковатого Почуйко, а даже старшины. Так почему же с ним происходит такое?

Чем больше Аркадий доискивался до причин своего тяжело переживаемого падения, тем больше убеждался, что он в нем не виноват, что то же самое переживали и другие. Ведь Пряхин тоже не бросился на змею. Он сидел в уголке палатки, а потом, когда змеи ускользнули, выскочил оттуда как пробка. Почуйко тоже смутился, когда увидел медвежью ладошку.

«Просто они хитрее, — решил Аркадий. — А я прямой. Они все скрывают, а я честно… прямо… Что ж, разве неверно? Я же не скрываю, а они скрывают и еще задаются…»

Оттого что и в этом затруднительном положении он, оказывается, все-таки лучше товарищей, Аркадий повеселел. Как раз в эту минуту его тронул за плечо Почуйко и заговорщически шепнул:

— Ты не вешай носа… Поначалу оно, верно, неприятно. А потом ничего. Пройдет.

Аркадий понял, о чем идет речь, но он уже был не тот, что несколько минут назад, и поэтому ответил холодно и высокомерно:

— Я не понимаю, о чем ты. Хотя вешать нос не собираюсь ни при каких обстоятельствах.

Почуйко посопел и отодвинулся.

В это время раздалось требовательное дребезжание зуммера. Пряхин встал, взял трубку. Его необычно добродушное в этот вечер лицо стало озабоченным. Он одернул гимнастерку и даже попытался застегнуть воротничок. За столом примолкли: Пряхина явно вызывало начальство.

На коммутаторе постарались — дали доброе усиление, и голос командира роты капитана Кукушкина зазвучал так громко, что его услышали все.

— Вы что же это, Пряхин, забываетесь? — даже на расстоянии гремел недовольный басок. — Ушли и как в воду канули. Полдня звоним — никто не отвечает.

— Так, товарищ капитан… — отворачиваясь от стола, попробовал перебить старшина, но Кукушкин не стал его слушать.

— Плохо, старшина, плохо… И доложили по возвращении неясно. Гадай, что там у вас. Кого привели на пост? Какое состояние? Что с Почуйко? Может, вам вертолет прислать с врачом, а может, самому прилететь и взыскание наложить — пост остался без надзора? И это в тайге! Вы о бдительности не забывайте, старшина. Это главное.

— Так, товарищ капитан… — опять вмешался смущенный и озадаченный Пряхин. Он знал, что его могут услышать подчиненные, и это не нравилось ему. Он переступал с ноги на ногу и косился в сторону стола. Учитель первым понял состояние старшины и громко попросил Сенникова, который с особым вниманием прислушивался к телефонному разговору:

— Налейте-ка мне, пожалуйста, чайку…