Иероглифы Сихотэ-Алиня

— И на человека?

— О, это такой проклятый зверь — рысь! Да еще пантера. Не только на человека, даже на автомашины и то нападают. Да-да! Не веришь? Вот приезжай к нам, там тебе расскажут. Если хочешь знать, так после войны, когда их особенно много развелось, на машины, которые ходили от деревни Ковалерово в тайгу, специально сажали автоматчиков. Да-да, отбиваться от рысей и пантер. И тигры набрасывались на машины. Честное слово!

— Да верю, верю, — рассмеялся Губкин. — Теперь я понимаю, кто на нас смотрел. Рысь.

— Точно, точно! — закричал Вася. — Тигр — молодой. Он, дурак, нас больше испугался, чем мы его. А эта за нами охотилась.

— Конечно!

— Ну, теперь все! — кричал Вася. — Притащим рысью шкуру, и пусть Почуйко не поверит, что мы тигра за хвост ловили!

— Так мы и в самом деле чуть-чуть его не схватили… Только неизвестно, кто кого больше боялся — мы тигра или он нас!

— Это верно! — обрадовался Вася. — Знаешь…

— Да, кстати, о «знаешь», — все так же весело, но очень твердо сказал Губкин. — Давай договоримся на будущее: без моего разрешения не стрелять. Если, конечно, не чрезвычайное обстоятельство.

Паренек сразу остыл и удивленно посмотрел на Губкина.

— Ты понимаешь, какой сейчас переполох на посту? Ведь здесь тайга, мы охраняем линию. Понял? Ну, давай собираться.

Пошли они все-таки не сразу — оставить великолепную шкуру не могли. Они подвесили рысь к тому самому суку, с которого она прыгала, и начали свежевать. Когда шкура была снята, Губкин предложил:

— Давай-ка закопаем тушу в шурф, чтоб не смердела.

Они сбросили тушу в шурф и стали закапывать Нажимая на лопату, Губкин оступился, и в шурф осыпался пласт земли, из нее выглянула и заблестела на солнце металлическая пластинка. Губкин поднял ее, осмотрел: ни ржавчины, ни раковины на матово поблескивающем металле не было.

— Бохайский металл, — почему-то шепнул Вася.

— Похоже, — сказал Губкин и спрятал пластинку в карман. — Давай поторапливаться.

Раскрытые тайны

Выстрелы были услышаны не только на седьмом посту. Возвращавшийся с линии Пряхин тоже услышал их и, коротко приказав: «Бросок!» — экономной и спорой трусцой побежал к гарнизону.

Мокрые от пота, запаленно дышащие, Сенников и Пряхин прибежали на пост и никого не застали. Озадаченный старшина крикнул:

— Почуйко!

— Та здесь я… — недовольно ответил Андрей откуда-то сверху. — Ничего, понимаете, не видно.

Пряхин задрал голову. Почуйко сидел на верху двойного, с подпорками столба и смотрел в ту сторону, откуда донеслись выстрелы. Наблюдательный пункт понравился старшине — Андрей явно человек со смекалкой. Хвалить его Пряхину не хотелось — еще не известно, что случилось Он отрывисто спросил:

— Кто стрелял?

— А кто его знает… Наверно, Сашка с Васькой.

— А… Лазарев где? — спросил Пряхин и покосился на Сенникова.

— А вон, на вырубке, в обороне залег.

— Ничего не видно? — уже поспокойней спросил Пряхин.

— Ни биса лысого, постреляли и замовчали. Не иначе как опять тигра за хвост ловили, — все так же ворчливо пошутил Почуйко.

— Я же говорил вам, — раздраженно сказал Сенников. — Нужно было нам с вами пойти на городище. Эти мальчишки натворят дел, а нам потом расхлебывай.

И потому что Пряхин думал сейчас как раз об этих мальчишках, об их судьбе, слова и тон Сенникова не только возмутили его, а как бы по-настоящему приоткрыли подлинную сущность сенниковской натуры. Старшина понимал, что стрелять без нужды люди не будут. Значит, случилось что-то опасное для них, и они, видимо, не растерялись — вступили в бой. А вот вышли из него победителями или не вышли — неизвестно. И это волновало всех.

Сенникова же волновала не судьба товарищей, не исход боя, а только собственные неудобства да еще, пожалуй, обиженное самолюбие. Это так возмутило старшину, что он хотел выругать Аркадия, наложить на него взыскание. Но… Но Сенников был неуязвим. Он не нарушал дисциплины. Он исполнителен и аккуратен, не то что Почуйко, который после ранения разговаривал со всеми как с равными и делал то, что считал нужным.

Старшине не нравятся слова Аркадия? Его мысли? Ну что ж, на то старшина и командир, чтобы воспитывать солдата, прививать ему правильные мысли.

Отсутствие прямых проступков больше всего злило Пряхина. Весь его опыт армейской жизни подсказывал, что у таких людей, как Сенников, не может не быть проступков. А он их не замечал. Значит, он еще слабый командир. Нужно было что-то сделать, как-то отозваться на сенниковские слова, а внутренне обозленный и растерянный Пряхин молчал. И Аркадий понимал это молчание по-своему.

Как назло, зазуммерил телефон.

— Седьмой пост, — в сердцах буркнул Пряхин. — Слушаю!

Говорил недовольный капитан Кукушкин:

— Что у вас делается, Пряхин? То о дяде с племянником вовремя не доложили, теперь стрельбу подняли, а мы здесь опять гадай. Не нравится мне это, старшина, ох не нравится.

Старшина мысленно выругался: «Мало ли что там не нравится. Мне и самому не все нравится, а молчу», но ответил ровно, отрывисто, как всегда: