Иерусалим. Биография

Войско франков было слишком малочисленным — всего 1200 рыцарей и 12 000 пехотинцев, — чтобы окружить город. В открытом бою легковооруженные арабские и тюркские конники не могли бы устоять против стального кулака неприятельской армии — западных рыцарей на боевых конях, пускай неповоротливых, но закованных в латы. Каждый рыцарь носил шлем, а также панцирь или кольчугу, надетую поверх гамбезона (длинного, до колен, стеганого кафтана), и был вооружен копьем, мечом, булавой и щитом.

Однако большинство европейских лошадей давно пали или были съедены самими оголодавшими хозяевами. В горах окрест Иерусалима прямые конные атаки были невозможны, лошади — бесполезны, а в доспехах было слишком жарко. Изнуренное войско франков вынужденно спешилось, а их вожди погрязли в распрях между собой. Верховного командира у крестоносцев не было. Самым заметным из их лидеров — да и самым богатым — был Раймунд, граф Тулузский. Бесстрашный, но недалекий человек, известный своим упрямством и бестактностью, Раймунд первоначально разбил лагерь к западу от города, напротив Цитадели. Однако через несколько дней он передвинулся южнее, намереваясь штурмовать Сионские ворота.

Слабым местом в обороне Иерусалима всегда была северная сторона: молодой и способный герцог Роберт Фландрский, чей отец совершил в свое время длительное паломничество в Святую землю, встал лагерем напротив ворот, которые ныне зовутся Дамасскими. Герцог Роберт Нормандский, сын Вильгельма Завоевателя — храбрый, но неудачливый воин по прозвищу Куртгёз («короткие штаны»), или попросту Толстоногий, — занял позицию чуть восточнее, у ворот Ирода. Но подлинным символом рыцарства и вдохновителем крестоносного войска был Готфрид, граф Бульонский, — светловолосый герцог Нижней Лотарингии 39 лет от роду, «идеальный образец северного рыцаря», вызывавший всеобщее восхищение своей набожностью и целомудрием (он никогда не был женат). Готфрид расположился со своими воинами у современных Яффских ворот. Между тем 25-летний нормандский рыцарь Танкред де Готвиль, решивший создать для себя на Святой земле отдельное владение, отправился на штурм Вифлеема. Вернувшись, он присоединился к войску Готфрида в северо-восточном углу города.

Франки преодолели тысячи миль, прошли Европу и Азию и потеряли в пути множество людей ради единственной цели — Иерусалима. Все они прекрасно сознавали, что битва за него станет либо апофеозом первого крестового похода, либо эпитафией ему.

Папа Урбан II: так хочет бог

Крестовый поход был идеей одного человека. 27 ноября 1095 года во французском городе Клермон папа Урбан II обратился к собранию вельмож и простолюдинов с проповедью, в которой призвал к завоеванию Иерусалима и освобождению церкви Гроба Господня.

Урбан считал делом своей жизни утверждение могущества и репутации католической церкви. Он выдвинул новую теорию священной войны ради обновления христианского мира и укрепления папства, призывая к уничтожению неверных в обмен на отпущение грехов. Эта беспрецедентная концепция отпущения грехов за убийство стала своего рода христианской версией мусульманского джихада, но при этом она еще находила отклик во всеобщем почитании Иерусалима. В век религиозного рвения, в эпоху священных символов и знамений, Иерусалим, город Христа, воспринимавшийся и как главная святыня, и как воплощение Царства Небесного на земле, был известен всем христианам по проповедям, рассказам паломников, мистериям на тему Страстей Господних, церковным росписям и скульптуре, а также, конечно, реликвиям. А Урбан со всей страстью распалял и так нараставшее беспокойство верующих о судьбе Гроба Господня, повествуя об избиении паломников и зверствах турок.

И вот уже тысячи людей — знатных и бедных — готовы были ответить на призыв папы: «Правосудие уступило место насилию, которое одно господствовало среди народов. Обман, хитрость, коварство утвердились повсюду, — свидетельствовал историк Иерусалима Вильгельм Тирский. — Всякая добродетель исчезла и казалась излишнею: до того все было проникнуто злобою… Целомудрие, ценимое Богом и небожителями, удалилось, как нечто никуда не годное. Бережливость и трезвость не могли устоять рядом с роскошью, пьянством и ненасытною жаждою игры»[142].