Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

— Нет, спасибо. Наша с вами игра слишком похожа на тренировку с чучелом. Спасибо за чудесный обед. Вечером я должен поработать.

Анна Нортон подняла брови и промолчала.

Билл встал:

— Как продвигается новая книга?

— Хорошо, — коротко ответил Бен. — Хочешь прогуляться со мной и выпить содовой у Спенсера, Сьюзен?

— Ох, не знаю, — мягко вмешалась Анна, — после Ральфи Глика и всего этого, мне кажется, лучше…

— Мама, я уже большая девочка. И по дороге нет ни одного леса.

— Я провожу тебя назад, конечно, — произнес Бен почти официально. Он оставил машину в пансионе. Вечер был слишком хорош для нее.

— Все будет в порядке, — сказал Билл. — Ты слишком волнуешься, мать.

— Надеюсь, что так. Молодежь всегда знает лучше, не правда ли? — она попыталась улыбнуться.

— Я только сбегаю за жакетом, — шепнула Сьюзен Бену и побежала наверх, очень щедро продемонстрировав ноги на лестнице. Бен смотрел и знал, что Анна смотрит на него. Билл занялся огнем в печи.

— Как долго вы собираетесь оставаться в Лоте, Бен? — вежливо поинтересовалась Анна.

— Во всяком случае, пока не напишу книгу. После этого — не могу сказать, сколько. Здесь хорошо дышится, особенно по утрам. — Он улыбнулся, глядя ей в глаза. — Могу остаться надолго.

Она улыбнулась в ответ:

— Зимой становится холодно, Бен. Очень холодно.

Сьюзен уже бежала вниз в наброшенном на плечи легком жакете.

— Ты готов? Я хочу шоколада. Берегись, испорчу фигуру!

— Твоя выдержит. — Он повернулся к мистеру и миссис Нортон. — Еще раз спасибо.

— Заходи, — пригласил Билл. — Хоть завтра, если хочешь.

* * *

— На самом деле я не хочу к Спенсеру, — объявила Сьюзен, спускаясь с холма. — Пойдем в парк.

— А как насчет грабителей, леди? — он сымитировал речь жителей Бронкса.

— В Лоте все грабители расходятся по домам в семь вечера. Это указ муниципалитета. А сейчас три минуты девятого.

Темнота спускалась вместе с ними с холма, и тени их вытягивались в свете уличных фонарей.

— Приятные у вас грабители, — заметил он. — И никто не ходит в парк, когда стемнеет?

— Детишки иногда забредают, когда нет денег забраться подальше, — она лукаво подмигнула ему. — Так что, если заметишь кого на земле в кустах, смотри в другую сторону.

Они вошли в парк с запада — от здания муниципалитета. Парк наполнился сонной тенью, пруд поблескивал в отраженном свете фонарей. Если там кто-нибудь и был, Бен ничего не заметил.

Проходя мимо Военного Мемориала с длинным списком имен — от революции до Вьетнама, — он невольно взглянул через плечо на Марстен Хауз, но его заслоняло здание муниципалитета.

Сьюзен заметила этот взгляд и нахмурилась. Когда они, подложив куртку, уселись в траву (садовые скамейки оба миновали без разговоров), она сказала:

— Мама говорила, к тебе заходил Перкинс Джиллеспи. Виноват всегда новенький, да?

— Джиллеспи — интересный человек.

— Мама тебя уже осудила и приговорила, — это было сказано легко, но сквозь легкость просвечивалось что-то серьезное.

— Твоей матери я не очень-то понравился, правда?

— Правда, — Сьюзен взяла его за руку. — Явный случай нелюбви с первого взгляда. Мне очень жаль.

— О’кей. Зато отец ставит на меня.

— Бен, о чем твоя новая книга?

— Трудно сказать.

— Увиливаешь?

— Нет, я не прочь сказать тебе… Дай только подумать, как все изложить.

С удивлением он обнаружил, что это правда. Новая работа всегда казалась ему ребенком, болезненным и слабым, которого страшно сглазить. Он не сказал Миранде ни единого слова о «Дочери Конуэя» и о «Воздушном танце», как она ни просила. Но Сьюзен — другое дело. Миранда хотела оценить, Сьюзен просто интересовалась.

— Ты можешь поцеловать меня, пока будешь думать? — спросила она, укладываясь на траву. Волей-неволей он еще раз заметил, какая у нее короткая юбка.

— Боюсь, это может помешать мыслительному процессу, — мягко проговорил он. — Посмотрим.

Он наклонился и поцеловал ее, легко положив руку ей на талию. Почти сразу он ощутил ее язык и встретил его своим. Она шевельнулась, как можно полнее возвращая поцелуй, и шорох ее хлопчатобумажного платья совсем свел его с ума.

Он скользнул рукой вверх, к груди, теплой и полной. Второй раз за время знакомства с ней он почувствовал себя шестнадцатилетним, пустоголовым подростком, перед которым жизнь простирается шестирядным шоссе, без крутых поворотов.

— Бен…

— Да.

— Люби меня. Хочешь?

— Да, — сказал он. — Хочу.

— Здесь, на траве.

— Да.

Она смотрела на него, и в расширившихся глазах девушки дрожала темнота.

— Сделай так, чтобы это было хорошо.

— Попробую.

Они сделались тенями во мраке.

— Ну вот, — сказал он. — Ох, Сьюзен…

* * *

Сначала они бесцельно шли через парк, потом более целеустремленно — к Брук-стрит.

— Ты не жалеешь? — спросил он.

Она подняла на него глаза и искренне улыбнулась:

— Нет, я рада.

— Хорошо.

Они шли рука в руке и молчали.

— Книга, — вдруг вспомнила она. — Ты собирался рассказать мне о ней, прежде чем беседа так приятно прервалась.