Иерусалим правит

Мы сближались со своими спутниками, и ощущение безопасности усиливалось, поскольку становилось все менее и менее вероятным, что нашу маскировку разоблачат (я даже слышал, как один хаджи утверждал, будто сражался вместе с моим «тарифом» в каких-то вади, память о которых сохранилась только в преданиях его племени). Я начал ценить свое положение. Моя голливудская жизнь, почти уничтоженная, могла снова вернуться на круги своя; я избежал ужасной участи, сохранив здоровье и рассудок, и я воссоединился с лучшим и старейшим другом. Мне требовалось время, чтобы залечить раны в сознании, чтобы стереть из памяти кошмары и вернуть обычную веселость и оптимизм. Приняв роль простака, я нашел для себя наименее сложную маску. Когда я наконец достигну Танжера (я знал, что это случится через несколько месяцев), я смогу обрести достойное место в цивилизованном мире. Мои калифорнийские деньги не мог снять со счета никто, кроме меня самого. И в то же время я привык к каравану. Я завел приятные знакомства, даже среди молодых женщин, которые доверяли идиоту намного больше, чем разумным юношам. Порой я просто не мог себе представить другой жизни, да и не желал ничего иного. Я стал особенно ценить красоту верблюдов и наслаждаться оттенками закатного неба, я с огромным удовольствием осваивал разговорный арабский, слушая рассказчиков, которые (иногда в сопровождении одного-единственного вьючного верблюда) брели с нами, заработав себе место в караване мешаниной из традиционных сказок (включая большую часть басен Эзопа), перепутанных новостей из других стран, обрывков дурных стишков и легенд. Невежественные и склонные к дешевым сенсациям, особенно сексуальным и спортивным, они служили по существу ходячими местными бульварными газетами. Для тех, кто предпочитал более интеллектуальную пищу, были немногочисленные шарифы, готовые обсуждать детали закона Корана, читать стихи из любимых книг и даже из самой Священной Книги. Наш караван становился все длиннее, поскольку к нему то и дело присоединялись небольшие группы; в конце концов ряды путников протянулись вдаль, теряясь на фоне красно-золотых дюн и долин бескрайней Сахары. Среди нас царило настроение, очень напоминавшее то, которое возникало на одесских бульварах в августовские выходные дни, — проникнутое добродушной решимостью максимально использовать часы, дарованные богом. В результате наши спутники стали казаться терпимыми и в основном честными людьми. Следовало подчеркивать эти достоинства. Все соглашались, что нет ничего хуже, чем неприязнь или недоверие в караване, среди людей, которые могли странствовать вместе в течение многих месяцев. Подобные настроения были потенциально опасными для всех.