Иерусалим правит

— Только в том случае, если вы судите цивилизацию по ее искусствам, мой дорогой друг. Я сужу иначе. Я согласен, что искусство может принимать множество форм, некоторые из них не соответствуют нашим идеалам. Но общество — совсем другое дело. Добрые старые северные европейские институты правосудия и равенства кажутся нашему теперешнему хозяину настоящим безумием. Он притворится, будто понимает их, но ему практически невозможно представить общество, в котором власть разделена между множеством групп и классов. Он считает цивилизованную Европу всего лишь более рафинированным, более успешным и, возможно, более лживым вариантом своего собственного мира.

— Кто скажет, что он не прав? — разумно заметил я.

Но это вызвало у Шмальца раздражение. Его лицо снова порозовело, как арбуз.

— Не поймите меня неправильно. — Он огляделся по сторонам, вытирая пальцы салфеткой. Мы ели по местному обычаю, пользуясь только правыми руками. — Я очень уважаю «реальную политику», которую проводит эль-Глауи. Но он становится честолюбивым. Скоро он начнет диктовать нам условия. Так же дела обстоят с большевиками. Попомните мои слова. Пусть они продолжают свой «социальный эксперимент». Но пусть даже не пытаются нас запугать.

Я согласился с ним, хотя и сомневался в его правоте. Я спросил, о каком моральном превосходстве Запада можно говорить, если люди Запада не сумели даже прийти на помощь братским христианским странам. И после этого мы утверждаем, что превосходим арабов? Или большевиков?

Он становился все нетерпеливее.

— Герр Питерс, я не вижу причин, почему страна, которая обычно не мучит и никак не терроризирует своих граждан, должна принимать условия стран, которые именно так и действуют. С позиций обыкновенной нравственности, уважаемый господин, мы, очевидно, гораздо выше их.

— Но до какой степени? — вмешался мистер Микс, проходивший мимо со своей камерой.

Он удалился прежде, чем Отто успел ответить, поэтому немец снова обернулся ко мне.

— Я все еще не готов к тому, что черномазый ведет себя со мной так небрежно, — заметил он. — Но эти американцы все одинаковы, как говорят. Вам понравился Голливуд, герр Питерс?

Он был моим вторым домом, сказал я. Золотой мечтой о будущем. Мои слова поразили Шмальца. Я не знал, что в немецких военных кругах тогда было модно хулить все американское, особенно если это пришло из Голливуда или Нью-Йорка, в то время как во Франции обаяние Соединенных Штатов не меркло. Для французов это было место, где все мифы стали реальностью. Мне обе точки зрения казались довольно шаблонными. Недоумение толерантного мистера Уикса, столкнувшегося с самыми экстравагантными особенностями американского общества, было куда легче понять.

Так проходила первая из нескольких продолжительных бесед, исключительно продуктивных и оригинальных, которыми мы вчетвером (мистер Микс постоянно держался в стороне, паша и мисс фон Бек большей частью отсутствовали) наслаждались во время случайных остановок. После первой вспышки фанатизма я стал ограничиваться тем, что опускал голову и бормотал молитвы, подражая турецким аристократам; своим новым товарищам я объяснял, что по дипломатическим причинам считаю необходимым здесь признавать мусульманскую веру. Хотя они так никогда и не поняли этой стороны моей жизни, подобные мелочи не мешали нашим задушевным спорам за трубками и скромным стаканчиком бренди в конце дня (паша еще предлагал всем гашиш), когда мы собирались у костра, наслаждаясь ароматом дикого вереска и цветочных полей; ветер все еще доносил легчайший запах пустыни, пламя мерцало, и жизнь в лагере постепенно затихала, а мы сидели в дружеской теплой атмосфере у самых вершин гор, которые греки назвали именем титана, державшего на спине мир. Возможно, это напоминало символическое содружество благородных христиан, поклявшихся, что они прославят имя своего Избавителя и возьмут на себя обязательства всей цивилизации, — мы очень часто возвращались к теме обязанностей и жертв империи. Мистер Уикс сказал, что нет ничего лучше хорошего разговора с несколькими башковитыми парнями, каждый из которых — специалист в своей области. Нам было удобно общаться на французском языке, но, когда саперу становилось трудно следить за ходом беседы, мы переходили на английский.

Для нас не существовало запретных тем, и я сожалел только о том, что наш хозяин и мисс фон Бек не могут присоединиться к разговору, поскольку они были исключительно остроумными собеседниками. Однако в результате мы часто обсуждали самого пашу. По мнению графа Шмальца, например, эль-Глауи сознательно создавал романтические легенды о себе, хорошо понимая, что они наделяли его дополнительной силой, особенно в либеральных европейских кругах.

— Эти ребята простят тебе любой позор, если ты представишься проигравшим — хоть в каком-то отношении.

Паша добился поддержки консерваторов благодаря военным действиям и абсолютной преданности французскому делу, но он принимал самых разных гостей, которые имели влияние в своих странах. У всех мусульманских лидеров было в крови вести двойную игру с мировыми державами.