Иерусалим

«Нельзя ли сейчас передать это господину пастору? — спросил он. — Это заявление нужно огласить завтра, после проповеди. Если господин пастор будет так добр принять бумагу сейчас, мне не придется никого специально посылать завтра утром в церковь».

Войдя в свою комнату, священник зажег свечу, развернул бумагу и прочел:

«По случаю отъезда владельцев в Иерусалим продается усадьба Ингмарсгорд…»

Дальше священник не стал читать, он глубоко задумался.

— Да-а-а… Налетело и на нас, — пробормотал он, словно говоря о буре. — Я уже столько лет ждал чего-нибудь в этом роде!

V

Одним прекрасным весенним вечером крестьянин шел с сыном по дороге на большие заводы, стоявшие к югу от их прихода.

Оба жили на самом севере, и им пришлось идти через всю деревню. Они шли мимо свежевспаханных и засеянных полей, на которых уже пробивалась молодая зелень. Перед ними расстилались тучные зеленые нивы и роскошные луга, на которых скоро зацветет сладко благоухающий клевер.

Крестьяне шли мимо домов, из которых многие были покрашены заново; в одних вставляли новые оконные рамы, к другим пристраивали веранды. В садах тоже шла работа — люди копали грядки и сажали цветы. У всех, кого они встречали, была земля на руках и сапогах, потому что все шли с полей или огородов, где сеяли репу и морковь или сажали картофель.

Крестьянин не мог удержаться, чтобы то и дело не начать расспрашивать встречных, какой сорт картофеля они посадили и давно ли посеяли овес. При виде теленка или жеребенка он старался определить их возраст, высчитывал, сколько коров содержится в той или иной усадьбе, и задавался вопросом, за сколько можно продать хорошо выезженную кобылу.

Сын каждый раз старался отвлечь отца от этих мыслей.

— Я думаю о том, что скоро мы с тобой вступим в долину Сарона и пройдем через пустыню Иудейскую, — говорил он.

Отец улыбнулся, и лицо его на минуту прояснилось.

— Да, отрадно будет идти по стопам Иисуса, — сказал он, но в следующее мгновенье мысли его снова отвлеклись на проезжавшие мимо телеги с негашеной известью.

— Кто это повез известь, Габриэль? Говорят, известь прекрасное удобрение. Осенью надо будет подумать об этом.

— Осенью, отец? — с упреком спросил Габриэль.

— Да-да, я помню, осенью мы будем жить в шатрах Иакова и возделывать виноградники Господни, — ответил отец.

— Да, — сказал сын, — воистину, так и будет. Аминь.

Некоторое время они шли молча, любуясь весной. Вдоль полей струились ручьи, и дорога размякла от обилия весенних дождей. Всюду, куда ни глянь, работают люди! Так и хочется схватить заступ и самому взяться за дело, даром что вокруг чужие поля.

— По правде сказать, — задумчиво произнес крестьянин, — мне приятнее было бы продавать именье осенью, когда все работы окончены. Тяжело расставаться с ним весной, когда впереди столько дел.

Сын только снисходительно пожал плечами.

— Прошло уже тридцать с лишним лет, как я молодым парнем купил выгон в северной части прихода, — продолжал вспоминать крестьянин. — Земля была совсем невозделанная. Половину участка занимали болота, а другая была сплошной грудой камней; просто ужас! Я сам обтесывал камни так, что у меня, казалось, жилы лопнут от натуги. И все-таки работа в болотах была, пожалуй, еще тяжелее. Какого труда стоило только провести дренаж и осушить его!

— Да, отец, вы, разумеется, положили немало труда, — сказал сын, — поэтому Господь вспомнил о вас и зовет в Святую Землю.

— Первое время, — продолжал крестьянин, — я жил в лачуге, как угольщик; она была построена из неотесанных стволов, вместо крыши была насыпана земля. Мне никак не удавалось добиться, чтобы крыша не протекала. Это было очень неприятно, особенно по ночам. Да и лошади с коровой приходилось не лучше моего. Всю первую зиму они простояли в пещере, где была темень, как в преисподней.

— Отец, — спросил Габриэль, — почему вы так дорожите местом, где вытерпели столько нужды и тягот?

— Зато подумай, какая была радость, когда я выстроил большие стойла, и с каждым годом поголовье скота все увеличивалось, мне даже пришлось расширять скотный двор! Если бы я не продавал усадьбу, то мне пришлось бы перекрывать крышу на скотном дворе. Теперь, после посева, было бы самое время.

— Батюшка, вы будете сеять теперь в той стране, где одно семя упало в тернии, иное на каменистое место, иное при дороге, а иное на добрую почву.

— К тому же в этом году я собирался сломать старые постройки, — продолжал отец, — чтобы выстроить красивый двухэтажный дом. Что же мне теперь делать со всем лесом, который мы заготовили за зиму? Не так-то легко было свозить его, мы измучили и лошадей, и себя.

Сын начал беспокоиться, ему казалось, что старик не вполне готов принести в жертву Господу все, что имеет.

— Да, — произнес Габриэль, — но что значат новый дом или стойло в сравнении с новой чистой жизнью среди своих единомышленников?