Иерусалимские хроники

И любивший перед сном пофантазировать Шкловец часто рисовал себе мысленную картину, как начальником их ешивы по ошибке назначен гой! И кроме него, Шкловца, никто об этом даже не подозревает. И, конечно, толстая раввинша Малка ни слухом не ведает, что в подвале у этого гоя Фишера, который на самом деле по матери Рыбаков, спрятано одиннадцать чудотворных икон! По ночам этот Фишер-Рыбаков тайно спускается в подвал... и в этом месте фантазии Шкловца всегда обрывались, и додумывать дальше он не решался.

"Пусть бы он сам, этот выскочка, шел руководить этим идиотским конгрессом, -- с ненавистью бормотал Шкловец, -- и так вся религиозная жизнь ешивы держится на моих плечах! Раввин называется! Ничего святого, старуху-процентщицу через дорогу переведет и -- топориком!" И словно в насмешку, когда Шкловец уже перестал сомневаться, что жертвой окажется именно он, рав Фишер встал и сказал несколько весьма уважительных слов о своих соратниках. Сказал, поклонившись в обе стороны, что без этих светлых еврейских голов он не принимает ни одного ответственного решения. Что влияние Шкловца и Шендеровича на развитие ковенской мысли беспредельно велико! Но так как для него Григорий Сильвестрович в первую очередь является "мессенджером" Великого Гаона, то он просто вынужден переговорить с гостем с глазу на глаз.

Оба соратника понуро вышли за дверь. А рав Фишер встал из-за стола, прошелся тяжелой походкой по комнате, поплотнее закрыл за активом дверь и задал Григорию Сильвестровичу довольно неприятный и вполне естественный вопрос.

Глава шестнадцатая

"ЕВРЕИ В СССР", ИЛИ КОТЛЕТЫ ПО-КИЕВСКИ

Писать нужно при солнечном свете. Шекспир писал при ярком солнечном свете. Добролюбов всегда писал босиком. У Сервантеса вообще была одна рука. Я лежу на лужайке напротив кибуцной столовой и пытаюсь сосредоточиться. Сейчас пройдет несколько минут, и в пятках накопится достаточное количество солнечной энергии, чтобы я мог описать кибуц. В кибуцах не встают по сирене. Каждый встает, когда ему нужно на работу. Моя смена с восьми. До работы нужно успеть позавтракать. Я всегда беру на завтрак редьку с майонезом. В кибуцах кормят даже лучше, чем в армии, хоть и в армии тоже кормят шикарно. В израильской армии и в советской совершенно разный подход. Русские считают, что чем хуже, тем лучше, раз солдаты уже выдержали несколько тяжелых войн, то выдержат они и еще.

В Израиле на завтрак солдаты получают крутые яйца, кофе пей сколько хочешь, девятипроцентный творог и еще кефир с бананом. А, например, в мотострелковом полку, в котором служил я, тоже было довольно большое подсобное хозяйство, но там держали в основном свиней. Если в Ленинградской области, предположим в Киришах, стоит полк в две тысячи человек, то, наверное, кормить их паштетом из гусиной печенки или клубникой со сливками никто не станет. И разводят свиней. Свинина -- главная часть солдатского пайка. Офицерам -- мясо, а солдатам -- сало! А есть его совершенно нельзя даже не потому, что в полку полно мусульман и есть евреи, а потому что это отвратительный брусок со щетиной из неопаленной гарнизонной свиньи. И кроме самого сала есть еще щи и каша, но тоже, разумеется, на сале. А если отказаться и от щей и от сала, то просто можно умереть с голоду. На флоте и в авиации кормят намного лучше; правда, у подводников совершенно нет аппетита: их там держат по полгода, не всплывая, и вылезают на свет бледные прыщавые подростки, которые не хотят есть. Ничего, даже воблу. Но одно дело -- мирное время! А как лучше воевать в средней полосе -- после анчоусов с каперсами или после горохового пюре -- это еще вопрос. Все-таки после хорошей еды человек очень расслабляется. Если, не приведи Бог, наступит война, то теория будет проверяться на практике. Но если применять эту теорию к ленинградскому сионизму, то, как ни странно, тощая секретарша Ван-Хувена, называя Бориса Федоровича хорошим сионистом, была принципиально не права. То есть я не знаю, что происходит в стольной Казани, но во всяком случае в Ленинграде хорошими сионистами становились приверженцы именно сытой теории, а плохими или липовыми -- исключительно приверженцы голодной. С той оговоркой, что наше время все-таки является мирным.