Иерусалимские хроники

АВИСАГА. Это пустяки. Можно заткнуть полотенцем.

АВТОР ХРОНИК. Такие ванны бывали только в "Англетере". Принеси мне самопишущее перо. Протри обе руки. Правую. Левую. Теперь протри переносицу. Мозжечок. Стучатся? Не открывай! За девяносто семь долларов я хочу полежать в горячей ванне.

АВИСАГА. Ниже этажом залило негров.

АВТОР ХРОНИК. Так им и надо! Это им за коммунизм с человеческим лицом.

АВИСАГА. Теперь придется сливать ведром в раковину.

АВТОР ХРОНИК. Одну минуточку! Открой дверь и следи за поступлением воздуха. Я чувствую, что я задыхаюсь. Я могу

отравиться воздухом родины. Все-таки мы уже давно не румыны, мы уже отвыкли!

АВИСАГА. Бедненькие михайловцы, а каково им возвращаться?!

Глава пятнадцатая

БУХАРЕСТ

(по телефону)

БУХАРЕСТ. Плохо слышно... подопечные... полет перенесли хорошо!..

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Плохо слышно... один исчез...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Остальных удалось завести... да, в скорый... в поезд...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Мы боимся, что их не встретят, не могли бы вы что-нибудь предпринять...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Кажется, не в тот.

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Все в точности... торжественно лишили их израильских паспортов...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Есть фотографии... взяли подписку о невыезде из Куйбышева.

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Только если доберутся: мы посадили их не в тот поезд...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Да, да, может быть, вы и правы... это им наука...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Настроение было неплохим... беспокоятся, что в поезде им дадут мясное с молочным...

ИЕРУСАЛИМ ................... (неразборчиво)

БУХАРЕСТ. Я им приблизительно так и сказал... все, мы возвращаемся, будем звонить из аэропорта... готовьте следующую партию...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

ЕЕ НЕТ

День, ночь, снова день, я знаю имя Бога, стало ли мне от этого легче, да, стало легче!

Боря ночью влез в окно. "Ты один?" -- спросил он осторожно. Я включил ночник и посмотрел на часы. "Видел тебя с бабой, -- добавил он. -- Ты бабу завел?"

-- Да, что-то такое, -- неопределенно ответил я.

-- Про ловушки в гастрономах слышал? -- выдохнул Борис Федорович.

-- Слышал, -- ответил я. -- Очень от тебя, Боря, анисом несет, нет сил!

-- Ну и что ж теперь делать?

-- Что делать, Боря?! Учить язык! Когда тебя отправляют?

-- Никогда. Я решил тут проживать. Но как теперь ходить в гастроном? Сказать я им еще пару слов смогу, а думать на еврейском, хоть, б..., убей, не выходит!

-- Выучи считалочку! Когда тебе нужно думать на каком-нибудь языке -вот ты идешь в магазин, в аэропорт или там в банк, ты ее тверди. В аэропорт, тем более, тебе больше не нужно. "Элик-белик бом, митахат ле альбом". Или хочешь "штей цфардеим, диги дан, диги дан", но это сложная! Давай я тебе первую напишу. Да никак она не переводится! Какое тебе дело, как она переводится, -- ты так себя только запутаешь! Идешь мимо контроля и говори -- "элик-белик бом, митахат ле альбом!" Лучше даже -- как выходишь из дому, сразу начинай твердить, а заговорят с тобой -- изображай глухонемого. У тебя два месяца для тренировки. Зубри.

-- Сам-то ты уезжаешь? -- глухо спросил Усвяцов.

-- После конкурса, Боря, поеду. Но куда -- сказать еще не могу, вернее, сам еще не знаю. Шиллера нашел?

--Нет.

-- Царство ему небесное. Хорошо бы и нас с тобой поскорее прибрали. Ты наведывайся.

Боря исчез, как и появился, а я попытался заснуть, но сон не шел. Мысли мои были тревожными. Еще бы! Три поездки за месяц с невольничьим грузом! И настроение от этого было прегнуснейшим. Наличных денег тоже пока никто не платил.

За месяц в редакции ничего существенного не произошло. Шла подготовка к конкурсу. До запрета на русский оставалось два месяца -- после этого газета выйдет в свет, и Менделевичем будут торговать, как горячими пирожками. Даже Маргарита Семеновна из издательства "Алия" сказала, что Менделевнч идет в поэтической рубрике сразу после Мандельштама и между ними уже никого не протиснуть. Бессмертие Менделевича перестало зависеть от людей. Чего обо мне сказать было нельзя.

В восемь часов я уже был в редакции. Вахтер Шалва проверил на входе мои карманы. "Слушай, мне никто не звонил? -- спросил я.--Да нет у меня, мудак, никакого оружия!" Парочка младших редакторов слонялась без дела по коридорам, и сонный Арьев сидел в своем кабинете, делая вид, что работает. "Не спрашивайте меня ни о чем! Никто вам не звонил и никто не приезжал, -раздраженно сказал он вместо приветствия. -- Вообще я не понимаю, что у вас тут происходит. Я уже не рад, что ввязался!"

-- У меня происходит?

-- Ну, не у вас, не придирайтесь! Говорят, что среди редакторов есть один маккавей. Кто это может быть?! И сегодня еще из-за Тараскина был жуткий скандал.