Йерве из Асседо

– Пусть станет достоянием общественности, – вздохнула глазастая Вита, – что я постоянно ношу линзы, и от этого у меня болят глаза. У меня минус девять, а я стесняюсь ходить в очках, потому что они меня уродуют.

– Не гони, ты неплохо выглядишь в очках, – подбодрила ее грудастая Юля, вероятно единственная свидетельница Витиного позора.

– Виточка, приди завтра в школу в очках, – предложил Фукс.

– Вы будете надо мной смеяться.

– Не будем, честное пионерское, – улыбнулся Фукс, которого на самом деле звали Гришей Боеничевым. – Пусть станет достоянием общественности, что я в Виточку с самого сентября безнадежно влюблен. Я считаю ее самой красивой девушкой во всей Деревне.

– Почему же безнадежно? – спросила Юля. – Вита, скажи ему.

Вита мило покраснела и опустила безразмерные глаза.

– Пусть станет достоянием общественности, – сказала Юля, – что Фукса все считают клоуном, потому что он постоянно понтуется и выделывается, как будто он на сцене в КВНе, и никто его всерьез не воспринимает, кроме Виты. Я права?

– Права, – пролепетала Вита.

– А еще чтоб вы знали, – продолжила Юля, – что большая грудь – это не подарок. Вы хоть представляете себе, сколько сил нужно потратить, чтобы найти лифчик по размеру, и сколько бабок он стоит? И как с этим хозяйством бегать два километра на физре? И разве кто-то мне даст освобождение от спорта из-за большой груди? Скажут – гнилая отмазка. Никто не понимает, какое это наказание. Я из-за этого вечно сутулюсь, и у меня болит спина. После восемнадцати я обязательно сделаю себе пластическую операцию и уменьшу грудь. Родители обещали, что это будет их подарком на выпускной, если я сдам все экзамены не ниже чем на девяносто и поступлю на медицинский.

– Ты больная?! – вскричал Никита. – Не смей!

– Тебя забыла спросить. Я всегда мечтала стать врачом.

– Грудь не смей трогать. Да все пацаны же… – Никита замолк, видимо вспомнив, что все же существуют определенные вещи, которые не должны стать достоянием общественности.

– Пусть станет достоянием общественности, – сказал Натан Давидович, глядя на крошки в опустевшей тарелке, – что Комильфо меня террозирует. Да это и так достояние общественности. Она невозможный человек, у нее не все дома, и она даже не способна сказать вслух три простых слова на русском языке. Но я ее люблю все равно. Я сто раз пытался ее разлюбить, но у меня ничего не вышло. Вот это настоящее наказание.

– Вам нельзя расставаться, – изрек Юра. – Вы самая устойчивая пара во всей нашей группе, да и единственная на данный момент. Вы оплот стабильности.

Ничего себе “оплот”. Если это оплот, то как выглядит нестабильность?

– Шульц прав, – произнесла моя бывшая лучшая подруга. – Комильфо, скажи Натану Давидовичу, что ты его любишь.

Я была очень тронута всем происходящим. Нет, “тронута” – слабое слово.

– Пусть станет достоянием общественности то, что написала Влада, – сказала я.

– Ты уверена? – впервые заговорил Тенгиз.

Все уставились на него с изумлением, будто только сейчас вспомнили о его присутствии.

– Да.

– Комильфо… – Потусторонний черный взгляд просверливал меня до самой изнанки. – Разве ты хотела это сделать достоянием общественности?

– Последняя воля человека – закон, – с достоинством произнесла я.

– Окей.

Вожатый достал из кармана сложенный вчетверо лист, выдранный из школьной тетрадки, тщательно исписанный с двух сторон, и зачитал вслух:

Дорогая группа десятого класса Деревни Сионистских Пионеров, учащаяся в программе “НОА”!

Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Я надеюсь, что вы найдете это письмо и что мадрихи не станут его от вас скрывать, хоть с них станется. Я хочу, чтобы оно стало достоянием общественности, даже если я случайно выживу. Я хочу, чтобы вы запомнили меня навсегда. Я хочу, чтобы вы принесли на мою могилу много цветов: желательно красные розы, но можно и белые хризантемы.

Я не откажусь и от тюльпанов, только вряд ли вы их в Израиле найдете. Сделайте мне одолжение и не несите гвоздик, у меня от них обостряется хронический гайморит.

Когда вы будете меня хоронить, прошу вас, включите песню “Крематория” “Маленькая девочка со взглядом волчицы”. Никто из вас не виноват в моей смерти, кроме Комильфо. Меня убила Комильфо.