Йерве из Асседо

Я резко повернулась к нему, но он указывал пальцем на нашу классную руководительницу.

– У кого любовь? – пробормотала я.

– У нее с Тенгизом.

– Что?!

– Да ты слепая, Комильфо. Неужели ты не видишь, как они друг на друга смотрят? И как она к нему наклонялась, когда автобусы уезжали, и прощалась, как будто они сто лет не увидятся, но прикоснуться не смела. Как в песне про тонкую рябину, которая мечтала перепрыгнуть через тын, чтобы прижаться ветвями к дубу.

– Не может быть, – пробормотала я.

“Все это” вполне можно было бы назвать ревностью, только я уже не понимала, кого ревную и к кому.

– Почему? – спросил Натан. – Они что, не люди?

– Она что, не замужем? – спросила я в ответ.

– Нет, – ответил Натан.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что она религиозная, а голова у нее непокрытая.

– Религиозная?

– Ну да. Это же сразу видно по ее одежде. – Натан сощурился. – Она такая скромняшка и целомудренная, рукава у нее всегда ниже локтя, воротники – под горло, а штаны – как юбки. Только она не ультрарелигиозная, а национально-религиозная.

– Угу, – буркнула я, вовсе не желая выслушивать очередную лекцию о нюансах израильского общества.

– Ей ужасно хочется до него дотронуться, а нельзя даже руку ему пожать, – продолжал комментировать Натан Давидович.

Мне немножко стало не по себе.

– Почему нельзя дотронуться? – спросила я, придя в себя.

– Елки, Комильфо, ты опять тормозишь! Это одна из заповедей о цниюте, скромности: мужчинам и женщинам нельзя дотрагиваться друг до друга.

– Никогда? – ужаснулась я, потому что на уроках Танаха нам о таком не рассказывали. – Как же они детей рожают?

– Не никогда, а до свадьбы. А после свадьбы можно только законным мужу и жене.

– Кошмар какой.

Впрочем, может, это и не кошмар был вовсе, а что-то было в этом правильное. Наверное, когда муж впервые прикасается к жене, если он раньше к ней никогда не прикасался, от этого случается ядерный взрыв у обоих. А если оба до этого вообще никогда не касались противоположного пола…

– Я бы так не смог, – сказал Натан. – Поэтому я и не религиозный. Если бы не этот целибат, может быть, и стал. Все остальные заповеди соблюдать легко.

– А ты… что… Уже… это?

– Что “это”? – Он соизволил оторвать взгляд от спины тонкой рябины.

– Ну… с девушкой… уже?

– Не-а, я всю жизнь ждал тебя, – широко улыбнулся Натан, и, как всегда, невозможно было понять, серьезен он или прикалывается.

– Ты какой-то придурочный, – сказала я. – Тенгиз никогда в жизни не женится на Милене.

– С чего ты взяла?

– Ни с чего. Так мне кажется. Это не комильфо – жениться на коллегах.

– А на одногруппниках – комильфо?

– Чего?

– Я бы на тебе женился. Представь, какая у нас была бы хорошая совместная жизнь. Ты бы меня в упор не замечала, тебе было бы фиолетово, чем я целыми днями занимаюсь, и я мог бы разбрасывать грязные носки по всему дому, не опускать сиденье унитаза, свинячить на кухне и круглосуточно смотреть футбол.

– Ты любишь футбол?

– Нет, я не люблю футбол, я люблю баскетбол. – Натан Давидович встал. – Я уже два месяца занимаюсь в баскетбольной секции в Деревне, между прочим. Так, к слову. А еще я умею играть на скрипке, пописываю стишки и терпеть не могу вареный лук. Ты вообще знаешь, как меня зовут? – И он направился к автобусу. Вероятно, чтобы достать очки. Я посмотрела ему вслед. Очень он был какой-то нескладный для баскетбола и вообще для спорта. Наверное, он мне соврал. Должно быть, я в самом деле никогда не задавала ему вопросов. Мне очень захотелось, чтобы он вернулся. Но он не вернулся, а его догнала Алена и тоже залезла в автобус.

Я опять взглянула на Милену. Представила рядом с ней дуб. Вспомнила, как они прощались на стоянке у общежития. Вожатый желал учительнице хорошо провести время и не тратить нервы попусту. Как можно было углядеть в этих простых фразах романтическое чувство? Моего богатого воображения на такое не хватало, но, возможно, мои шизоидные линии мешали мне замечать то очевидное, что происходит между двумя людьми. Неужели Натан прав? Но нам Тенгиз сообщил, что по личным обстоятельствам не может поехать на экскурсию. Будь у него роман с Миленой, он наплевал бы на личные обстоятельства и не упустил бы шанс плотно побыть с ней пару дней.

Не-по-себе продолжалось. Но это было какое-то неопределенное не-по-себе, сопровождаемое мурашками по коже. Как если бы Натан Давидович все еще проверял действие бритвы на моих ногах.

Я не помню, как мы доехали до пункта начала похода. Да и сам поход трудно было запомнить в деталях, потому что в пустыне все одинаковое, и вообще непонятно, как экскурсовод, молодой, загорелый до черноты израильтянин в арафатке на шее, который присоединился к нам у ворот заповедника, разбирался, куда нас вести по этой серо-желтой бесконечности.

Аннабелла, Вита и Юля моментально забыли о своем намерении не выходить из автобуса, чтобы не испортить дорогущие кроссовки, и всю дорогу активно шагали впереди всех, болтая с этим экскурсоводом, чтобы попрактиковать иврит. Аннабелла практиковала лучше остальных.