Иешуа, сын человеческий

Впрочем, он тоже не заслуживал осуждения, ибо берег он свою силу духа для более серьезного момента, который мог возникнуть совершенно непредвиденно. А что во дворце Ирода не псе пройдет гладко, он уже начал предчувствовать.

За сотню шагов от дворца ворота для синедрионцев с Иисусом — настежь. А за процессией во двор ввалились и все желающие. Двор вскоре заполнился до отказа и стал походить на разворошенный улей. Возникали даже потасовки между теми, кто одобрял решение синедриона, и теми, кто осуждал его; легионеры же словно не видели потасовок — они вообще не обращали внимания, как казалось внешне, на сборище во дворе; они лишь ждали выхода прокуратора, готовые моментально действовать по его слову.

Пилат не спешил. Ему уже донесли, что Иисуса ведут в белых одеждах, а это значит, что его воля не исполнена, его намерение вытащить из огня каштаны чужими руками не свершилось. Он возгневался, но гнев — плохой советчик в любом деле, тем более в таком щепетильном: паломников в Иерусалиме тьма, особенно много из Галилеи, где Иисус почитаем, и его казнь вполне может быть использована непримиримыми борцами с римским владычеством — зелотами. В ответ на казнь последуют либо наглые массовые убийства римлян и тех, кто к ним лоялен, либо, что еще хуже, начнется смута, зелотами организованная и ими же руководимая.

Подумаешь, прежде чем решиться на распятие проповедника.

Но и оставлять без внимания явный вызов римской власти, вызов ему, прокуратору, назначенному сюда своим императором, тоже никак нельзя. Даже если ничего особенного не произойдет, в Риме все равно узнают, что вселюдно провозглашался царь Израиля, потомок якобы Давида, и если он, прокуратор, не примет мер против оскорбления Империи, его карьера рухнет с треском.

Пилат хорошо помнил тот наказ, какой давали ему, направляя на прокураторство в Иудею: не рассчитывать на сыновей Ирода Великого Антипу, тетрарха Галилеи и Переи, и даже на более мудрого Филиппа, тетрарха Гавлонитиды и Васана, Иерусалим же полностью возложить на свои плечи, ибо после смещения Архелая, этнарха Иерусалимского, город не имеет правителя из израильтян.

Более конкретным был императорский легат в Сирии, кому непосредственно подчинялась Иудея, а стало быть, и он — прокуратор. Публий Сульпиций Квириний прямо сказал: не повтори ошибок предшественников Колония, Марка Амбивия, Анния Руфа, Валерия Грата, которые тем только и занимались, что тушили вулкан, постоянно извергавшийся под их ногами. Не тушить извержение, а упреждать его — вот верный путь.

«Я шел им и пойду им же дальше!»

В этот миг он вовсе запамятовал, сколько извержений провоцировал сам, не учитывая характер нации, наплевательски относясь к великой преданности израильтян своей вере, но все же он инстинктивно опасался повторения прошлых ошибок. Крикнул, хлопнув в ладоши:

— Советников ко мне!

Советникам не нужно было объяснять, что хочет услышать от них властелин их, они уже прокрутили ситуацию в своих хитрых головах, поэтому каждый из них высказался резко:

— Распни!

— Распни!

— Распни!

Такое единодушие повлияло на Понтия Пилата, но он все же не сразу согласился принять рекомендацию советников. Высказал сомнение.

— Через день — еврейская Пасха. Завтра я должен кого-либо помиловать, как было всегда. И вот думаю: обвинив Иисуса в оскорблении Империи, все же помиловать его и тех, кого арестовали возле Храма за беспорядки на улице?

— Не опасно ли подобное, прокуратор? Не возомнит ли и без того непокорный народ о силе своей? Разве случайно сказал вчера первосвященник их: пусть лучше погибает один, чем весь народ. Если не лишить жизни галилеянина, разве не станет он более настойчивым в своем стремлении обрести царский трон. Не без его ведома, считаем, возглашал народ его потомком Давида, любимого царя Израиля. К тому же свое стремление Иисус из Назарета выказал, намереваясь захватить Храм Соломона.

— Но когда к нему подсылали человека, — возразил молчавший до сих пор один из советников, — с вопросом о податях, ибо была молва, будто он против податей, Иисус ответил не осудительно: Богу — Богово, кесарю — кесарево. Не толпа ли возвеличивала его без его ведома?

— Вполне может быть. Но толпе тоже нужен урок!

Понтий Пилат поднял руку, останавливая начавшийся спор. Все тут же смолкли, и прокуратор объявил:

— Смерть на кресте! Его самого и возвеличивавших его! — затем спокойней: — Оставайтесь здесь. На литостротон я иду один.

Судилище, или как его называли израильтяне, гаввах, представляло собой вымощенную каменными плитками площадку без кровли с возвышением — бимой, войдя на которую прокуратор обычно объявлял свое решение. Бима эта проклята была народом, ибо отсюда очень часто звучало страшное: в трибунал, что означало неизбежное распятие на кресте.

Вот Понтий Пилат спускается по парадной лестнице. Синедрионцы предполагают, что он подойдет к ним и выслушает их приговор, но прокуратор, даже не удостоив их взглядом, прошагал к судилищу и взошел на биму. Это ничего хорошего не предвещало. С бимы прокуратор еще ни разу не провозглашал оправдательных слов.