Иезуит

– Позвольте мне докончить, дочь моя, – прервал ее иезуит, – вы хотите знать, что братья общества Иисуса более снисходительны к исповедующимся, чем другие духовники, и справедливо ли они находят способ уменьшать в глазах грешника тяжесть его падения и примирить его с Богом без особой кары… Это вы хотели знать, дочь моя?

– Да, преподобный отец.

– Лишь одни неверующие считают это грехом, – сказал иезуит. – Но нужно понимать нас, мы также строги, как и другие, если грех совершен со злым намерением. Когда же обстоятельства сложились так, толкали человека на греховное деяние, мы прощаем падение.

– Я вас не совсем поняла, – сказала задумчиво молодая вдова.

– В таком случае я поясню примером: мы знаем одну молоденькую девушку, которая, увидя проходящего красивого и храброго короля, кинулась ему навстречу, бросилась к его ногам и предложила свою невинность; эта молодая девушка была бы потерянная женщина, бесстыдная куртизанка, присужденная к мукам ада…

– И что же? – спросила, задыхаясь, Диана.

– Но цель, с которой она это сделала, вполне ее оправдывала. Ценою своего падения она купила жизнь родному отцу и, таким образом, вместо падшей грешницы сделалась героиней, второй Юдифью.

– Боже! Святой отец, что вы говорите? – вскричала графиня.

– Может быть, вы знаете такую самоотверженную девушку? – спросил совершенно спокойно отец Лефевр.

Диана в отчаянии опустила руки. «Им все известно, – промелькнуло у нее в голове, – они все знают, а я, глупая, еще хотела тягаться с ними… С такими союзниками я буду – все, без них – ничего; мне необходимо решиться». И, повернувшись к иезуиту, она спросила:

– Отец мой, угодно ли вам выслушать мою исповедь?

– Я готов, дочь моя, – отвечал иезуит.

– Вы знаете, святой отец, что я дочь графа де Сент-Валье, этого благородного вельможи, который помог герцогу Бурбону в побеге, за что был приговорен к смертной казни. Никакие мольбы друзей и родных не могли укротить гнева короля Франциска. Тогда я кинулась ко двору, бросилась в ногам монарха и… Не правда ли, святой отец, это был страшный грех?

– Нет, – отвечал иезуит, – это не был грех, а долг дочери.

– Король Франциск принял меня благосклонно и тотчас приказал отложить исполнение казни, назначенной на другой день. Когда он меня поднял, стоявшую на коленях, он мне шепнул на ухо: «Сегодня вечером я тебе отдам прощение твоего отца». Я хотела протестовать, но король холодно прибавил: «Скажи нет, и голова графа де Сент-Валье покатится с лобного места на Гревской площади». Святой отец, я любила отца, притом же казнь вела с собой опись имущества, я бы осталась одна на белом свете, бедная, без всякой надежды… Я пала. Не правда ли, святой отец, – это был большой грех, непростительный?

– Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, – но вы спасли отца. Вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.

– Благодарю вас, святой отец, но это не все… король несколько раз приходил ко мне. Впоследствии он выдал меня замуж за господина де Брези. И потом, после свадьбы… Ах, отец мой, я великая грешница.

– Конечно, дочь моя, вам может показаться великим грехом все то, что вы по обстоятельствам должны были сделать, но, принимая во внимание ваше чувство дочери к несчастному отцу, затем благодарность, которой вы были обязаны королю Франциску I за богатства и привилегии, данные им вашему мужу, я нахожу, что вы чересчур преувеличиваете грех.

– Мой муж по милости короля действительно оставил мне значительное имущество, – отвечала Диана.

– Итак, дочь моя, вы к себе несправедливы. Не тщеславие побудило вас сносить ухаживание человека некрасивого и немолодого. Вы спасали отца и желали увеличить имущество вашего мужа. Во всей этой исповеди я не вижу повода, по которому бы мог осудить вас.

Диана пытливо взглянула на духовника; глаза его были опущены вниз.

– Я еще имею грех, в котором должна покаяться вам, – сказала вдова.

– Я слушаю вас, дочь моя, хотя вперед утверждаю, что и этот грех ваш окажется мнимым.

– Слушайте же меня. Наследный принц Генрих, вернувшись с войны, стал настойчиво преследовать меня.

– И вы боитесь в одно и то же время сделаться любовницей отца и сына?

– Да, я ужасно этого боюсь, – отвечала Диана, закрывшая лицо руками, сквозь пальцы которых можно было следить за выражением лица священника.

– Дорогая моя дочь, – сказал с благосклонной улыбкой Лефевр, – церковь не имела бы в достаточной степени молний, демоны не могли бы располагать страшными для вас муками, если бы ваша связь с наследным принцем была единственной целью своего собственного удовольствия; о, этим вы оскорбили бы небо, но я вас знаю, вы благородная и высокая душа, и я уверен, если вы согласитесь открыть ваши объятия принцу, то это сделаете единственно в виду высшей цели, для которой должны быть прощены и более тяжкие грехи.

– Высокие цели? – шептала графиня. – Укажите мне их… направьте мои шаги.

– Дочь моя, вообразите, что вы приобретете власть над принцем Генрихом, и, когда он взойдет на престол, это будет католический принц, враг еретиков, защитник ордена иезуитов и привилегий инквизиции.