Иезуит

В эту минуту дверь комнаты отворилась, и Рамиро Маркуэц доложил:

– Отец Еузебио, ваша светлость.

– Он?.. – воскликнул кардинал бледнея, между тем как зловещая фигура монаха появилась на пороге.

– Останься, – спокойно сказала девушка, взглядом заставляя кардинала сесть.

Еузебио из Монсеррато вошел совершенно спокойно и почтительно, словно ничего не было такого, что могло его шокировать на этом пиру переодетого кавалером кардинала и молодой девушки. Он даже сделал вид, что не узнает кардинала Санта Северина. Главная сила и искусство иезуитов состояли именно в том, что они узнавали людей и знали что-либо только тогда, когда они считали это полезным или необходимым.

Но Санта Северина был слишком горд, чтобы согласиться на молчаливое соучастие в игре отца Еузебио, а потому в качестве хозяина дома сказал повелительно:

– Приблизьтесь же, достоуважаемый отец, и сядьте.

– Готов служить вашей эминенции, – ответил иезуит, входя и садясь.

В лице и манерах монаха не выражалось ни малейшего волнения. А между тем страх должен был бы закрасться в самую сильную и могучую душу при виде того, кого он приговорил к смерти, и той, которая должна была исполнить приговор над ним, сидящим тут же. Может быть, монах и трусил, но никак не выказывал этого, так как отлично знал, что показать свой страх значило оказаться почти побежденным.

Анна заговорила первая:

– Преподобный отец, я просила вас прийти сюда, забыв, что назначила этот час другому посетителю. Но хотя мы и не одни, все же я должна сказать вам, что ваши приказания исполнены.

На этот раз удар попал в цель. Еузебио растерянно перевел глаза с герцогини на кардинала.

– Повторяю вам, – прибавила девушка, – что все исполнено, и вы скоро увидите последствия. Но невозможно, чтобы вы видели нас за столом и не согласились выпить с нами. Пейте!

При этом предложении Еузебио побледнел.

– Благодарю вас, – прошептал он, – но мой орден… наш устав…

Анна расхохоталась так чистосердечно и натурально, что рассеяла бы подозрения и самого Тиберия[57].

– Как! – воскликнула она смеясь. – Вы воображаете, что я хочу отравить вас… Ну так чтобы окончательно рассеять ваши подозрения, посмотрите: это, может, успокоит вас.

Она весело схватила бокал и отпила из него добрую треть. Иезуиту невозможно было более отказываться; к тому же он уверился, что не могло быть никакой опасности. Он выпил вино, и ничто в нем не оправдало его опасений.

Когда Анна увидала, что поставленный иезуитом на стол бокал пуст, когда она убедилась в том, что в нем не осталось ни капли вина, странная перемена произошла в ее лице и манерах.

Лицо приняло серьезное выражение, на лбу появилась глубокая морщина, усмешка скользнула по губам.

– Преподобный отец, – сказала она таким странным голосом, что это удивило и кардинала, – вы придерживаетесь того же мнения, что и вчера?

– Я не понимаю вас… герцогиня… – пролепетал иезуит, больше всего испуганный происшедшей в Анне переменой.

– Вы сейчас меня поймете… Друг мой, – продолжала Борджиа, обращаясь к кардиналу, – этот господин, как ты уже знаешь, дал мне поручение отравить тебя…

– Я это знаю, – ответил Санта Северина тоном величайшего презрения, даже не глядя на испанца. – Что мне за дело до того, что может сказать или сделать достопочтенный отец?..

Еузебио из Монсеррато встал.

– Герцогиня! – властно крикнул он. – Не забывайте, что играете со смертью, что… я не всегда буду в вашей власти…

Он не кончил: внезапное удушье сжало ему горло, железное кольцо неожиданно охватило виски. Он почувствовал невыразимые страдания, тысячи раскаленных игл обожгли его лицо и тело, вонзились в мозг. Иезуит тотчас же понял ужасную истину, да и нетрудно было догадаться.

Он попробовал поднять над девушкой угрожающий кулак, но упал на стул, бормоча жалобным голосом:

– Я отравлен…

– Вы не ошиблись, отец мой, – заметила с величайшим хладнокровием Анна. – Я не хотела оставить этот свет, не отомстив в последний раз; я не хотела, чтобы какой-то гнусный монах мог бы похвастаться после нашей смерти, что произнес над нами приговор и заставил нас умереть… потому что мы сами приговорили себя к смерти, преподобный отец…

Молния блеснула в глазах отца Еузебио, и умирающий иезуит нашел в себе силы, чтобы воскликнуть:

– Приговорили себя к смерти?..

– Да, именно так, – сказала Анна; дивное спокойствие и нечеловеческое величие осветило ее чело.

– Я думаю, что невозможна жизнь под ударами иезуитского ордена: что такая лютая ненависть рано или поздно должна была стоить нам жизни, что мы пали бы в разное время и после тысячи терзаний; а потому я и решила сделать то, что и сделала своими собственными руками; я налила яд себе и своему возлюбленному, и мы скоро умрем… Но после того как насладимся твоей смертью, подлый монах!

– Ты сделала это! – воскликнул Санта Северина, бросаясь к ней.

Но ни в этом движении, ни в словах, ни в лице кардинала ничто не выражало ни малейшего упрека. Напротив, одной мысли о той жертве, которую принесла ему Анна, было достаточно, чтобы забыть о той, какую она от него требовала. Разве умереть таким образом не стоило тысячи жизней?..