Иезуит

Иштван видел, как нелегко Апу Уме расстаться со статуей Виракочи — видимо, это было все, что удалось сохранить его предкам после испанского нашествия. Вождь со слезами на глазах смотрел, как индейцы идут к воротам, таща тяжелые ящики. Ни один человек, даже сам Апу Ума, теперь не знал, в каком находится золотая статуэтка.

Да и Иштвану решение буквально выкинуть такое количество золота далось нелегко. Он даже прикидывал поначалу, как бы узнать, куда инки спрячут сокровища, но тут другая мысль пришла ему в голову: а вдруг вождь его проверяет? И священник решил забыть о статуэтке, рассчитывая позже завладеть рудниками.

Воины разошлись от ворот во все стороны и забрались так далеко, как только смогли. Одни утопили свой ящик посреди бурной реки, другие схоронили в найденных пещерах, третьи закопали в джунглях. Многие вернулись только через месяц, и теперь никто на свете не знал, где нашла приют золотая статуя Верховного бога Виракочи.

* * *

— Чувствую, Супай зовет меня, — сказал Апу Ума. — Видно, пришло мое время.

Он лежал на постели из шкур, а Иштван сидел рядом, держа в руках плошку с лечебным зельем.

— Не беспокойся, Великий Вождь, я не дам тебе умереть. Буду рядом, пока ты не поправишься.

— Нет, брат мой, у меня есть для тебя другое дело.

Иштван с удивлением воззрился на Апу Уму. О чем он говорит? Или просто бредит?

— Ты уже двенадцать Солнц с нами, Амаута. Я ждал этого срока, чтобы открыть тебе тайну. Помнишь, я рассказывал о бородатых богах, которые жили с нашими предками?

— Конечно.

— Я должен сознаться, что не был с тобой полностью откровенен. Белые боги сказали, что ты когда-нибудь приедешь, и несколько поколений инков ждали тебя.

— Меня?!

— Да. Боги оставили нам на хранение сокровище и велели передать его тебе.

Иштван был смущен и заинтригован.

— Почему ты решил, что речь шла обо мне, Великий Вождь?

— Они сказали, что однажды придет такой же, как они сами, белый и бородатый, и принесет ту самую монетку, которую мы нашли у тебя. Он будет благородным и смелым, а ты именно такой. И мы должны отдать ему сокровище, дороже которого ничего не может быть.

— Что же это?

— Не знаю, — покачал головой Апу Ума. — Я никогда его не видел. Мой дед рассказывал, что оно похоже на кусок ткани.

Иштван задумался — как может какая-то тряпка быть самым дорогим сокровищем? Наверное, это знамя тамплиеров. Хотя нет, вряд ли.

Он хотел сказать вождю, что ему не нужно ничего, кроме свободы, но промолчал. Любопытство и алчность уже запустили когти в сердце Иштвана. Если в центре Франции, в Сен-Дени, тамплиеры смогли устроить тайник, исполняющий желания, то в Вест-Индии у инков должно быть спрятано что-то поистине грандиозное.

— Мой сын покажет тебе дорогу, — прервал молчание Апу Ума.

— Хорошо, Великий Вождь. Но скажи, почему ты так долго хранил эту тайну?

— Я должен был убедиться, что белые боги говорили именно о тебе. Теперь я вижу — это так. Ты спас Сампа Анку, когда его укусила змея, убил Духа Смерти, защитил город от белых, придумал, как спрятать статую Виракочи…

«Я так много для них сделал, — усмехнулся про себя Иштван, — а они двенадцать лет прятали от меня тайну тамплиеров».

Неделей позже Апу Ума почувствовал себя лучше, и Иштван с Сампа Анкой собрались в путь. Их сопровождал один из лучших воинов племени по имени Якумама, что означало «Удав с ярко-красными и зелеными пятнами». Как-то Иштван поинтересовался, откуда взялось столь необычное имя, и тот ответил, что в раннем детстве принял такого удава за змею и задушил голыми руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда священник узнал, что путь их лежит в Анды, радости его не было предела. Уж в горах-то он найдет возможность сбежать! Не сомневаясь в побеге, он облачился в сутану — в индейском одеянии испанцы могли и пристрелить сгоряча. На поясе висел кожаный мешочек с монетой тамплиеров и другими "сокровищами".

Иштван обнял Апу Уму и долго смотрел на него. Он знал, что они расстаются навсегда. Потом все трое попрощались с жителями селения и направились к реке.

У ворот Иштван обернулся и бросил последний взгляд на место, где провел долгих двенадцать лет. Прощайте, потомки гордых инков, не поминайте лихом!

Англия, Сомерсет, 7 июня 1932

Голд устало потер лицо ладонями.

— Вспоминать о тех днях мне тяжело, Джон. Тогда я совершил один из самых позорных поступков за всю жизнь. Но клянусь, я обо всем поведаю совершенно откровенно.

— Не сомневаюсь, друг мой, — кивнул викарий. — Мало кто смог бы столь чистосердечно рассказывать о себе не только хорошее, но и плохое.

— Итак, мы сели в небольшую пирогу и поплыли вверх по реке. Обычно для строительства лодок индейцы брали дерево с широким стволом и выжигали середину. Но эта лодочка оказалась плетеной и совсем легкой. Течение здесь было слабым, потому Анка и Якумама гребли без устали.