Иезуит

— Но, ваше высочество, согласитесь же, что вы очень галантный государь…

— О, герцогиня, я иначе не могу себя вести. Если бы я не дарил некоторым мимолетным вниманием других женщин и был бы хорош только с одними вами, вообразите, что бы сказали при дворе и в целом Париже?

Диана от души расхохоталась.

— Право, вы так мило защищаетесь, мой очаровательный повелитель, что судья и менее снисходительный, чем я, простил бы вас.

— Но, герцогиня, — продолжал король, — вы забыли, что обвиняемой, прежде меня, явились вы.

— Но, ваше высочество, вы не имеете никаких оснований посадить меня на скамью подсудимых.

— Напротив, обвинение есть, и очень сильное, — сын мой — принц Генрих, вчера был у вас и долго разговаривал с вами.

— Но, ваше высочество, в моем общественном положении я не могу не принимать в моем доме принцев Франции; я никак не отвергаю факта, что его высочество удостоил меня посещением. Если бы я захотела скрыть этот визит, я бы не приняла принца с официальной пышностью, он мог прийти ко мне по потайной лестнице, а не по парадной, не сопутствуемый громким возгласом мажордома: «Его высочество монсеньор — дофин Франции».

— Но вы не можете отвергать того, что сын мой признавался вам в любви и клялся отомстить сопернику, если он его узнает?

— И этого я нисколько не отвергаю, но тот, кто передал вам наш разговор, напрасно не сказал, что я отвечала на объяснения в любви вашего сына.

— Нет, мне этого не сказали, и мне было бы очень любопытно знать, как вы приняли его объяснения.

— Я ему отвечала, что Диана де Валье, вдова наместника де Брезей, честная женщина и что такой она останется на всю жизнь и, что даже блестящая корона не в состоянии была бы заставить ее нарушить свой долг. Но вы знаете, Франциск, все это была ложь, — продолжала со слезами на глазах куртизанка. — Я не была ни честной девушкой, ни верной женой, ни добродетельной вдовой. Мою честь, мою верность и добродетель я пожертвовала одному человеку, которого люблю больше всего на свете, и этот человек меня обвиняет! — вскричала она, заливаясь слезами.

Если бы Диана не была так прекрасна, ее доводы едва ли убедили бы короля, но обворожительная красота сирены, ее глаза, полные слез, сделали свое.

Августейший любовник упал перед ней на колени.

— Простите, божественная Диана, — молил он, покрывая ее руки поцелуями. — Я виноват и сам не знал, что говорил. Можно ли вас осудить за то, что ваша необыкновенная красота кружит всем головы! Чем виноват мой сын, этот бедный мальчик, если вы произвели на него такое же впечатление, как и на меня? Простите — я был грубый эгоист. Скажите, что я должен сделать, чтобы ваши прелестные глаза снова мне улыбались?

— Вы заслуживаете того, чтобы я вечно сердилась на вас, злой человек, — сказала Диана, грозя ему пальчиком. — А я, бедная женщина, слишком влюблена и не понимаю вашу политику… но я должна просить вас об одной милости.

— Диана! Скажите, и, что бы это ни было, даю вам слово дворянина…

В эту минуту раздались несколько тихих ударов в дверь, которые заставили Франциска встать.

— Какой черт там надоедает, — пробормотал он.

— Ах, это ты, Тасмин, — проговорил он более ласково, узнав своего верного слугу, посвященного во все его тайны.

— Государь, один дворянин принес это письмо и умоляет ваше высочество сейчас же прочесть его.

— Тебе хорошо известно, что сегодня я не принимаю никого, пусть этот дворянин придет завтра.

— Государь, человек, о котором я говорю, товарищ по оружию в войне вашего высочества в Италии, а именно, маркиз де Бомануар.

— Бомануар! — воскликнул король. — Мой лучший друг! Непреклонный, гордый человек, никогда не позволявший себе просить что-нибудь у меня! О, верно, дело серьезное, если он явился ко мне.

Сказав это, король распечатал письмо.

«Государь! - так писал старый дворянин. — Во имя нашего братства по оружию и во имя чести Вашей и спасения души умоляю не отказать мне в минутном приеме. Всякое промедление будет неисправимо и гибельно.

Маркиз де Бомануар».

— Он прав, я должен его выслушать, — сказал Франциск, — он не явится с пустяками. — И подошедши к графине, поцеловал ей руку.

— Прелестная Диана, ваш раб на минуту оставляет вас, дабы выслушать важное дело. Я тотчас же вернусь и попрошу вас объяснить мне, чем могу быть вам полезным и приятным.

Графиня взглянула на него многообещающим взглядом, и король поспешно удалился.

Как только затих шум шагов короля, боковая дверь, которую графиня раньше не заметила, отворилась, и в ней показалась бритая голова. Голова эта приложила палец к губам, как бы приказывая молчать. Если бы не этот знак, графиня вскрикнула бы от удивления, узнав в бритой голове отца Лефевра.

Он быстро вошел в кабинет, оглядываясь по сторонам, боясь быть замеченным.

— Вы здесь, святой отец! — воскликнула удивленная графиня.

— Шш!.. — сказал шепотом поспешно иезуит. — Знаете вы, кто вызвал теперь короля?