Иезуит. Сикст V

— О, если бы я знала тебя раньше!.. — прошептала девушка голосом, в искренности которого нельзя было сомневаться. — О, если бы ты первый узнал мои поцелуи и открыл моей душе рай любви, я была бы теперь женщиной, достойной лечь у ног твоих и обожать тебя! Между тем как теперь… — И Анна закрыла лицо руками.

— Все одни и те же мысли, — заметил с оттенком нежного упрека Санта Северина. — Я должен еще раз повторить тебе, что ты совершенно не виновата в том, что произошло, как не виноват пьяница, убивающий и ранящий во время опьянения. Только теперь пробудился твой рассудок, только теперь владеешь ты собой и только теперь живешь. Люби и забудь все это, Анна, и Бог простит тебя!

Нетрудно было объяснить себе популярность кардинала и то обаяние, которое распространялось на всякого, кто его слушал. Безупречная красота его лица становилась особенно величественной, когда он в изящных выражениях развивал какую-нибудь благородную мысль, зародившуюся в его уме. Можно было бы сказать, что чудные произведения искусства, на которые он имел привычку любоваться, оставили на лице его отражение своей величественной духовной красоты. Как прекрасен был свет, разлившийся по его лицу, когда он излагал дивную теорию всепрощения!

Анна слушала его с восторгом.

Между тем ночь проходила, кардинал должен был вернуться домой; он встал и сказал, что уходит. Анна Борджиа хотела подать ему прощальный бокал, тот самый, в который, по уговору с иезуитом, она предполагала влить смертельный напиток. Но флакон, заключавший в себе яд Борджиа, не был вынут из своего тайника, хотя Санта Северина, рыцарь до мозга костей и храбрый до безумия, не оборачиваясь, смотрел в окно, выходившее в сад, пока герцогиня наливала бокал. Анна три раза подносила руку к груди, где был спрятан смертоносный флакон, и всякий раз с ужасом отдергивала ее. Наконец, она, казалось, на что-то решилась.

— Генрих, — сказала она взволнованным голосом, — ты выпьешь этот бокал вина за мое здоровье… но с одним условием.

— С каким?

— Ты позволишь, чтобы я прежде тебя отпила из него. О это просто суеверие… но ведь все влюбленные суеверны…

Санта Северина улыбнулся и кивнул головой в знак согласия. Он отлично понимал этот способ успокоить его, избранный герцогиней, и был ей за это безмерно благодарен, хотя из утонченной деликатности и сделал вид, что не заметил этого. Выпив бокал, любовники расстались после бесконечных прощальных ласк. Рамиро Маркуэц, позванный госпожой, широко открыл глаза, услышав от нее формальное приказание проводить монсеньора до двери.

Кто же мог так изменить достойную наследницу Борджиа?

«Она колебалась, — говорил себе кардинал, — ее жестокий инстинкт несколько раз готов был превозмочь любовь, но любовь наконец победила… Анна возродилась, и спасла ее моя любовь!..»

И безграничная неземная радость наполнила душу прелата.

В это же время Анна шептала: «Я бы скорее умерла, нежели убила его… Я теперь признаю, что это не каприз; я его люблю, люблю до безумия! Я сумею защитить его… и в его любви найду забвение и прощение всех совершенных мной преступлений…»

Но оба они рассуждали, не принимая в расчет могущества ордена иезуитов.

XIII Четыре главных избирателя

Дом, в который мы введем теперь читателя, имеющего терпение следовать за нами, расположен на берегу Тибра и как раз на улице, называемой в настоящее время via Giulia. Это двухэтажный домишко жалкого вида, убогий и разрушившийся. Соседи, которые в сущности живут в лучших помещениях, знают привратника, полупомешанного старика, грубые манеры которого и частые порывы бессильной злобы веселят соседских мальчишек.

В этом доме жил всего один старик; никто доподлинно не знал рода его занятий. Но так как одевался он всегда довольно прилично и постоянно посещал ближайшую церковь Сан-Джиованни Флорентийского, то многие из этого заключали, что он служил патером этой церкви в качестве ключаря или церковного старосты.

Два раза в месяц к старику приходили какие-то посетители. Это были, по-видимому, три добродушные и ничтожные личности, одетые весьма скромно, как одеваются люди небогатые.

Два раза в месяц для них накрываются приборы на столе синьора Джулио, таково имя предполагаемого церковного старосты.

Привратник, который был также и единственным слугой в доме, ждет с нетерпением этих случаев, потому что в эти дни ему поручают купить вино и провизию, и он каждый раз получает за труды; что же касается трех посетителей, то, судя по словам все того же привратника, трудно найти людей более спокойных и производящих менее шума. Они разговаривают редко и всегда вполголоса; тем не менее они сочли нужным кое-что рассказать о себе привратнику, который поэтому и знает, что гостя № 1 зовут мессир Бернардо, что он флорентиец, продавец шелка, вдовый, детей не имеет, и что он суперинтендант своего прихода; что гость № 2, которого зовут доктор Паоло, миланский медик, переехавший в Рим за своим священством, кардиналом Спиноло; что гостя № 3 зовут капитаном Фердинандом, что он калабриец, старший офицер полка его католического величества.