Иезуитский крест Великого Петра

В марте 1741 года министр иностранных дел Англии Гарринтон, чрез посла Финча, довел до сведения дружественного петербургского двора следующее: «В секретной комиссии шведского сейма решено немедленно стянуть войска, расположенные в Финляндии, усилить их из Швеции… Франция для поддержки этих замыслов обязалась выплатить два миллиона крон. На эти предприятия комиссия ободрена и подвигнута известием, полученным от шведского посла в Санкт-Петербурге Нолькена, будто в России образовалась большая партия, готовая взяться за оружие для возведения на престол великой княжны Елизаветы Петровны и соединиться с этой целью со шведами, едва они перейдут границу. Нолькен пишет также, что весь этот план задуман и окончательно улажен между ним и агентами великой княжны, с одобрения и при помощи французского посла маркиза де ла Шетарди; что все переговоры между ними и великой княжной велись через француза-хирурга, состоящего при ней с самого ее детства».

Остерман и Антон-Ульрих внимательно выслушали Финча.

Для Елизаветы Петровны наступила тревожная пора. К тому же она сделала большую ошибку, думая переманить на свою сторону всесильного начальника тайной канцелярии Ушакова. Она даже видела его во главе своего движения, о чем советовалась с Шетарди. Но Ушаков грубо отверг ее предложение.

В довершение ко всему пришли тревожные вести из Швеции.

Собравшийся в Стокгольме сейм, не желая допускать подкупов и разных неблаговидных проделок, которые дозволяли себе иностранные министры в Стокгольме, воспретил всем, занимающим какие-либо государственные должности, иметь какие-либо прямые или косвенные сношения с иностранными министрами. В то время, как пишут, не пользовался популярностью в Стокгольме русский министр Михаил Бестужев-Рюмин, и за ним и его действиями следили там очень зорко. В ночь на 8 марта 1741 года у Бестужева был первый секретарь канцелярии по иностранным делам барон Гилленштиерн — враг французской и друг русской партии; по выходе на улицу его схватили и подвергли немедленному строгому допросу. Гилленштиерн был сначала приговорен к смертной казни, но потом его только выводили несколько раз к позорному столбу и посадили в тюрьму на всю жизнь.

Лестока обуял страх при известии об аресте Гилленштиерна. Последний мог знать как первый секретарь по иностранным делам о тайных сношениях Елизаветы с Гилленборгом и передать обо всем Бестужеву-Рюмину, который не замедлил бы сообщить о том правительнице Анне.

Елизавета Петровна, узнав новость от Лестока, сочла нужным прекратить связь с послами шведским и французским.

Мысль о раскрытии заговора не покидала ее. К тому же она узнала: капитан Семеновского полка, ее явный сторонник, находясь в карауле, во дворце, был обласкан Антоном-Ульрихом и получил от него невесть за что триста червонцев. Коим-то образом донеслось до нее не оформившееся еще соображение, высказанное в разговоре между Остерманом и Антоном-Ульрихом, о пострижении ее в монахини. Ей уже виделось, как отрезают косу и везут в дальний монастырь.

Она замкнулась.

Во Франции и Швеции ее молчание вызвало замешательство.

XVI

На Пасху, 29 марта 1741 года, все здешние и иностранные министры и прочие обоего пола знатнейшие особы, будучи у двора, ее Высочество Правительницу «всенижайше» поздравляли. В служении литургии участвовали протодьякон Петропавловского собора отец Михаил да дьякон церкви Рождества Пресвятая Богородицы Никифоров.

С первого дня Пасхи и до пятницы каждый день при дворе были банкеты.

Бывший духовник императрицы Анны Иоанновны, протоиерей отец Василий, приглашенный в Петербург на празднования, с радостью встретился с другом юности архимандритом. У него в обители и остановился.

Снег сошел. Заметно припекало солнце. Звонили колокола монастырские. Отслужив обедню, из церкви направились в трапезную, завороженные солнечным днем, остановились на полдороге.

— Не люблю при дворе бывать, — признался архимандрит, — здесь душой отдыхаю. Бесы во дворце-то, — прибавил он после молчания. — С каким торжеством при Анне Иоанновне празднование свершалось. Ты же в прошлом году, на Пасху, с протоиереем Слонским Божественную службу отправлял, помнишь. А ныне? Веры они не нашей, при дворе-то. Та же Лизавета, Петра дочь, не может службы отстоять, по храму с места на место ходит, точно бес ее толкает, а то и бежит от литургии-то.

— Сказывали мне о ее походах в Троице-Сергиеву лавру, — отозвался отец Василий. — Пройдет верст несколько и на отдых устраивается. Стол скоромный. Дня два отдыхает, катается верхом, на охоту соколиную ездит, а от нее приустав, далее движется либо в первопрестольную возвращается.

Оба замолчали, слушая звон колоколов праздничный.