ИГ/РА

Устало вздохнув, я улыбнулся мысли о том, что впервые в жизни как мальчишка думаю о том, позвонить кому–то или нет.

Другие раздумья, в особенности мой разговор с врачом, я засунул куда поглубже и постарался не вытаскивать это на поверхность. Ничего, кроме холода и настойчивого желания взять в руки винтовку они не вызывали.

ГЛАВА 17

Где–то есть люди, для которых есть день и есть ночь.

Где–то есть люди, у которых есть сын и есть дочь.

Где–то есть люди, для которых теорема верна.

Но кто–то станет стеной, а кто–то плечом,

Под которым дрогнет стена.

 

Виктор Цой и Кино «Война»

 

Ольга, 2013

– Что было потом? – ровным голосом сказала я, глядя в широко распахнутые светло–серые детские глаза.

– Ну, он… – она замялась, ища подходящее слово, – Начал тыкать мне… И было больно.

Шариковая ручка в моей руке треснула, но девочка упорно смотрела на меня, не моргая. Сделав глубокий и размеренный вздох, я прикрыла глаза на секунду и выдавила из себя улыбку.

– Всё в порядке, Алина. Ты можешь идти к маме, – стукнув пальцем по поверхности стола, я отвела взгляд в сторону.

Она быстро моргнула и спрыгнула со стула. Дверь в помещение для допроса распахнулась, внутрь вошла следователь и рыдающая мама девочки. Подхватив её на руки, она удалилась из комнаты.

– Вы же понимаете, что эти показания для суда ничего не значат, – сухо сказала я, бросив на статную женщину в форме тоскливый взгляд.

– Понимаю, – она вздохнула и села на то место, где только что сидела кудрявая белокурая Алина.

Восемь лет. Твою мать, ей всего восемь лет…

– Оль, неужели ничего нельзя сделать? Мы должны его посадить, – её голос задрожал, и я увидела, с какой силой она сжала пальцы в кулаки.

Я поставила локти на стол и уронила лицо в ладони.

Думай, Морозова, думай.

– Я не знаю ни одного законного метода, чтобы что–то сделать, Ляль. Я не знаю.

Выругавшись, она повторила мои действия, и уткнулась лицом в свои руки. Так сидели мы несколько минут, молча ища варианты и продумывая все ходы.

Это третий случай за месяц, когда ребёнка возле школы подбирала машина. Я не хочу вдаваться в подробности, ведь насилие над детьми всегда оставляет в сердце невидимый леденящий душу след. И грёбаный закон не помогает, а только оправдывает таких уродов.

«Мы ничего не можем сделать»: повторила я про себя.

Свидетелей нет, показания девочки не засчитают. Обвинение рассыплется в пух и прах. Он не меняет машину, не меняет номера на ней, действуя нагло и открыто. Мы знаем, кто он, мы знаем, где он живёт, но мы не можем сделать ничего. Дети ограждают себя от плохих воспоминаний, ставят прочный заслон в голове от боли, унижения и страха. Вытащить их очень сложно, а заставить высказать – вообще опасно для детской психики.

– Оль, – донёсся до меня тихий голос моей не подруги, нет, но хорошей знакомой, – А незаконные? – прошептала она.

Я отрицательно покачала головой и показала глазами на выход. Она, молча, кивнула и мы одновременно встали со стульев и пошли в коридор.

– Я могу кое–что сделать, и это будет выглядеть правдоподобно.

– Как?

– Так, как надо. Он признается, – я покосилась на людей, прошедших мимо нас и замолчала.

– А глаза? Так же в одну точку смотреть будет? – прошептала Ляля.

– Нет. Всё будет правдоподобно, – практически прошипела я, повторяясь, – Но никто не должен об этом знать, иначе дело развалится.

Она коротко кивнула.

– Никто – это значит никто. Даже мама девочки.

– Я поняла. Что нужно делать?

– Мне пришлёшь его досье с фотографией с нового электронного ящика, и сразу же его удалишь. Лучше сделай это из какого–нибудь общественного места, где открытый ВайФай, – я быстро шептала, а Ляля только кивала головой, впитывая, как губка, – Я поговорю с ним, и он придёт с повинной.

– А опознание? – она коротко запнулась, оглядывая пустой коридор, – Если его не опознают дети, то адвокат может этим воспользоваться.

– Я дам заключение о психическом состоянии жертв.

– Хорошо, – она снова кивнула и нахмурилась, – А это поможет?

– Должно.

Мобильник, поставленный на беззвучный режим, завибрировал в кармане пиджака, и я потянулась к трубке. Увидев номер Лазарева, я сбросила вызов и посмотрела на свою собеседницу.

– Мне пора.

– До связи.

Кивнув, я пошла по узкому коридору в направлении выхода. Стены нещадно давили на меня, а, может быть, это гнетущее ощущение было от того, что за работу мне пришлось сегодня выполнять. Безумно захотелось покурить, а потом выпустить пар в тире. Или, на крайний случай, в спортзале.