Это классическая проблема координации, и у нее есть решение: государственное регулирование. Мерами борьбы против чрезмерной продолжительности рабочего дня могут быть налоги или соответствующие нормы законодательства. …
Постепенное сокращение рабочего дня и соответствующее удлинение отпусков — это правильный и необходимый способ добиться того, чтобы рост производительности труда всей нации приводил к повышению качества жизни.
Без этих мер общество будет и далее раскалываться на класс профессионалов-трудоголиков, у которых много денег и совсем нет времени, и класс недостаточно занятых и малоквалифицированных людей, у которых куча времени, но мало денег…»
Оставляю его фоточку, увидите где — пожмите руку. Ну, и как вам такое? Работать меньше, а получать больше? Миллениалы вконец оборзели, не находите?
Тем не менее история подтверждает правоту досточтимого сэра.
Россия «стрельнула» когда 12 часовой рабочий день уменьшили до 8 часового с оплачиваемым отпуском и социальными плюшками. Это не основная причина, но характерный признак.
Я не буду убеждать вас дальше, тем более что это бесполезно, поскольку все в нашем жизненном опыте кричит об обратном — чем больше работать, тем лучше. Однако теперь, если вы увидите сходные предложения, вы будете знать что это вовсе не такой уж бред, как может показаться в начале.
А главное, если вместе с понижением рабочих часов в неделю, понижают и зарплату — знайте, это неправильно. Понижать надо только рабочие часы, а зарплату только повышать).
И мы потихоньку к этому придем, это почти неизбежное наше будущее.
Недавно крупнейший немецкий союз металлургов добился сокращения рабочей недели до 28 часов. Некоторые североевропейские корпорации (Швеция, Нидерланды и т. д.) идут на похожие эксперименты (30–35 часовая неделя) по собственной инициативе.
Между тем, эта тенденция представляет собой возврат к исторической норме. До промышленной революции рабочие работали мало. Например рабочая неделя на верфях Royal Navy до 1810 г составляла всего 24 часа: с 8 утра до 2 дня со вторника по пятницу. Резкая интенсификация труда наметилась только на переломе 18–19 вв.
Собственно, в этой связи и становится понятным появление утопического социализма и марксизма. Современники индустриальной революции своими глазами видели что:
Производительность труда растёт.
2. Интенсификация труда увеличивается.
3. Зарплаты падают.
В этом контексте даже идея ломать машины представлялась многим достаточно разумной.
Знаете почему я сказал «почти неизбежное»? О, тут есть нюанс. Дело в том, что в современных условиях повышение уровня жизни, зарплат, и даже производительности труда, как оказалось, не выгодны весьма влиятельным силам:
О чем пишут экономисты типа нобелиата-2001 Джозефа Стиглица («Цена неравенства», «Великое разделение: неравное общество и что мы можем с ним сделать», «Люди, власть и доходы: капитализм в эпоху массового недовольства»), нобелиата-2008 Пола Кругмана («Великое схлопывание: смерть американской мечты») и Тома Пикетти, в своё время официального лучшего экономиста Франции, члена Эконометрического сообщества и лауреата британской Академии Наук. («Капитал в XXI веке», «Капитал и идеология», «Экономика неравенства»).