Игги и Джеймса заселили в один номер отеля «Кенсингтон-Гарденс», утопающего в зелени и украшенного лепниной викторианского здания в западной части Лондона. Одинаково увлеченно они писали песни, гонялись за школьницами и смотрели телевизор. Пару раз были приглашены в изящную ставку Дэвида и Энджи Боуи в лондонском пригороде Бекенхэм; эта эклектичная «Арт-лаборатория» произвела на Джима большое впечатление. Что касается Энджи, то на нее произвел некоторое впечатление Джеймс Уильямсон, правда, постепенно ее стало раздражать, что Джим претендует на время Дефриза и, как ей казалось, деньги Дэвида. Иногда Джеймс и Джим посещали вечеринки или концерты, но в целом относились к лондонской «контркультуре» пренебрежительно и на всех своих музыкальных соперников, кроме Марка Болана, смотрели сверху вниз. Вернувшись в отель, Уильямсон усаживался в комнате, хватал свой акустический «гибсон В25» и без устали плевался риффами, извергая шестиструнный поток сознания. Когда выходило что-нибудь стоящее, он показывал Джиму, и они вместе делали из этого песню. С детства мастер запоминающихся фраз, Джим продолжал сочинять цеплючие тексты, но стиль у него поменялся: он стал менее необычным, но более напряженным, накачанным мощной образностью. Верный своему слову, Дэвид Боуи обзванивал ведущие лондонские ритм-секции, приглашая их на прослушивание к Игги; некоторым из тех, кто отозвался (например, барабанщику The Pink Fairies Твинку), говорили, что вакансия уже занята, – ибо ни одна из английских ритм-секций, по крайней мере на вкус Уильямсона, не была достаточно агрессивной.
Когда в начале 1972 года Майкл Де Барр, актер, прославившийся еще в детстве[13]
, готовил в подземном репетиционном комплексе АСМ на Кингс-роуд свой грандиозный рок-н-ролльный проект Silverhead, он как-то повстречал Игги в студийном коридоре. «Хочешь посмотреть мою репетицию?» – с величественной наглостью предложил Игги. Де Барр вошел в сырое, тускло освещенное помещение с отклеивающимися от стен старыми постерами The Pink Fairies и был совершенно ошарашен. «Момент, изменивший мою жизнь. В одних джинсах, без майки, он схватил микрофон и… весь этот рев, весь этот объемный грохот обрушился на меня». Лондонская богемная тусовка культивировала декадентство, эдакий эдвардианский дендизм, но тут было куда более крутое зрелище, поданное с беспрецедентной звуковой брутальностью. «Все остальное на этом фоне как-то выцвело, показалось изнеженным и слабым». Поразил Де Барра и Уильямсон: «Невероятный был гитарист. И, кстати, прибор у него был здоровенный, “студжи” вообще по этой части отличались. За это их бабы и любили».Многие, кто встречал их в Лондоне, отмечают, что Уильямсон был высокомернее, чем его вокалист. По словам Джима, именно Уильямсон браковал всех музыкантов, которых предлагал Боуи: «Эти англичане только наряжаться умеют. Это что – музыканты? Где грув?» Только что, с выходом альбома
Для лидер-гитариста переход на бас – катастрофа: «Мы с братом оказались в дураках, сессионными музыкантами в собственной группе». Но это положило начало периоду бешеной творческой активности. 6 июня Рон и Скотт прилетели из Детройта (Скотт вез запас туалетной бумаги, уверенный, что в Лондоне с этим туго). Несмотря на заблуждения относительно лондонской канализации и сложные взаимоотношения в команде, братьям в городе понравилось; группа временно заселилась в дом Лоуренса Майерса в Литл-Венис (где, разумеется, моментально развела бардак) и к концу месяца уже лихорадочно репетировала в студии Underhill в Гринвиче, излюбленном месте Gem благодаря удобному расположению – по дороге к Боуи в Бекенхэм. В том же месяце там репетировал Лу Рид со своим новым составом The Tots, а также готовились к июльским концертам The Spiders From Mars. В соседнем помещении репетировал лондонский коллектив England’s Glory, и барабанщик Джон Ньюи удивлялся неизвестной группе: «Сразу видно – не англичане. Английская ритм-секция не может быть такой агрессивной. Они играли с таким нажимом, так настойчиво, отточенно повторяли одни и те же супертяжелые риффы».