Иггинс и К°

С места, где мы находились, дорога была видна довольно хорошо. По ней на лошадях ехали два человека. У калитки, через которую мы недавно перелезли, один из них спешился, пошарил в кустах и снова сел в седло. Они подъехали к тому месту, где начиналась тропинка.

– Ехать дальше? – услышал я.

Мы затаили дыхание, хотя с дороги увидеть нас было невозможно.

– Незачем, – ответил другой голос. – Птички улетели. В такую ночь вообще никого не сыщешь.

– Значит, поворачиваем?

– Поехали.

Всадники удалились. Когда цокот копыт смолк, я ошарашенно воскликнул:

– Да ведь это же полицейские!

– А кого, по-твоему, наш друг Маркас мог послать за нами, если не полицейских?

– Маркас?

– Ну да, Маркас. Он решил расквитаться с нами. Ты думаешь, полицейскому так уж приятно валяться связанным битый час? Он, наверное, мечтал засадить нас в участок, а в четвертом часу ночи рассыпаться в извинениях и отпустить.

– А что нам теперь делать?

– Теперь нам нужно скорее убраться отсюда. Совершенно ясно, что Маркас изо всех сил будет стараться помешать нашей слежке. Следить за Данблезом нам не удастся.

– Пошли.

– Как? Пешком?

– А как же еще?

Мы направились к дороге. Дальтон ориентировался в темноте, как кошка.

– Ну вот, – сказал он, когда мы обогнули Рэнси, – теперь нужно добраться до Бонди, где, может быть, удастся найти такси. А не то дождемся поезда в четыре тридцать.

По дороге я со злорадством думал о неудаче Маркаса. Ведь он этаким скромником явился к Полю просить союза, в морге имел такой робкий и беспомощный вид, а теперь намерен один вести какую-то таинственную слежку. И еще напустил на нас полицейских. Внезапно я вспомнил текст объявления, которое сдал в газету: «Выпущенная мадам де Шан пуля попала в сенатора случайно».

Я спросил Дальтона:

– Значит, ты больше не подозреваешь мадам де Шан?

– Нет, я просто установил факт.

– Какой факт?

– Факт нахождения пули в голове сенатора. Эта пуля выпущена из револьвера его дочери.

– Но я все-таки не понимаю, каким образом ты установил, что она выпущена случайно?

– Я этого не говорил. Я лишь утверждаю, что она попала в сенатора случайно.

– В чем же разница?

– Имеются на лицо три факта. Первый: в голове сенатора находилась пуля, выпущенная из револьвера его дочери. Второй: эта пуля попала ему в глаз, почти не оставив следов, не считая одной капли крови. Третий: револьвер лежал неподалеку от мадам де Шан, и было очевидно, что он выпал у нее из руки. Я сопоставляю эти факты, из которых следует, что, во-первых, мадам де Шан попала в своего отца. Обрати внимание. Я говорю: попала. Я не говорю, что она стреляла в него. Во-вторых, она попала в него, когда сенатор был уже мертв.

– То есть?

– Из глаза выкатилась только одна капля крови. Почему? Да потому, что когда прозвучал выстрел, горло сенатора уже было перерезано. Мадам де Шан попала в отца, когда тот уже был убит. Поэтому совершенно незачем устанавливать, была ли мадам де Шан примерной дочерью и примерной матерью и могла ли совершить убийство. Я утверждаю и берусь доказать, что она попала в отца, когда он уже был мертв. Бессмысленно предполагать, что она стреляла в труп. Она стреляла в кого-то другого, но промахнулась и попала в сенатора.

В Бонди мы пришли в половине третьего. Деревушка спала. Мы разыскали скамейку неподалеку от вокзала, и мой друг немедленно заснул. В четыре часа прибыли парижские газеты.

В одну секунду я пробежал первую страницу «Времени». Одна заметка бросалась в глаза. Она была коротка, но набрана жирным шрифтом и крупно:

«Мы только что получили из достоверного источника сообщение о том, что капитан де Лиманду найден убитым в своем доме в Бри.

Известно, что капитан де Лиманду был обручен с мадемуазель де Шан, внучкой сенатора Пуаврье. Нужно ли усматривать в этом новом преступлении эпилог ужасной драмы в Рэнси? Начальник полиции господин Амьер и судебный следователь выехали на место преступления. Будем надеяться, что им удастся установить истину».

Я перечитал заметку еще раз и разбудил Дальтона.

– Что скажешь? – спросил я, когда он, хмыкнув, сложил газету.

– Скажу, что Жак Данблез больше не будет ездить верхом по ночам и что мы можем спать спокойно.

– По-твоему, это он убил капитана?

– По-моему, будь я на месте Жиру, я бы немедленно арестовал его. Впрочем Жиру его арестует. Так что нам не придется больше прятаться в кустах.

– Что ты намерен делать?

– Ты вернешься в Париж, будешь внимательно читать газеты и запоминать все, что в них сообщается об интересующем нас деле. А я…

Видимо, он не хотел договаривать. Я настаивал:

– А ты?

– Я отправляюсь поговорить с Иггинсом.

Иггинс! Я совершенно забыл о нем. Поль Дальтон работал самостоятельно и независимо. Подчас мне даже казалось, что Иггинс – просто вывеска, звучный псевдоним для объявлений и плакатов. Правда ли, что Поль собирается говорить с Иггинсом?

Очевидно, Дальтон догадался о моих мыслях.

– Да, да, с Иггинсом. Он один может рассеять этот мрак. Я думал, что иду по верному следу, а теперь… Если Иггинс возьмется за дело, мы спасены.

– А почему бы ему не взяться? Ведь мы работаем на фирму «Иггинс и K°».