Игла Стёжки-Дорожки (СИ)

— Нет. Дмитрием родился, Дмитрием и помру.

Паспорт гражданина Германии Дмитрий Генрихович Штольц получил незадолго до Рождества. И, не заботясь о подарках, отправился к мутер — сообщить, что уезжает в Дюссельдорф, и высказать давно накипевшее и наболевшее.

Он удержался от крика, говорил ровно, не повышая голоса. Напомнил мутер тысячу мелочей: мытье полов в коридоре барака, которое она считала ниже своего достоинства, и перекладывала на него, «приучая к реальной жизни»; чертовы вареники с пшенной кашей и куском маргарина, стоявшие поперек горла; слезные просьбы не звать его со двора, выкликая имя «Дитрих»; картошку с гарниром из макарон; вечную позу отверженной; демонстративное празднование католического Рождества и Пасхи с гороховым пюре; свары с соседями, школьными учителями, отцовскими сослуживцами, где в каждом слове выискивалось оскорбление по национальному признаку, и находилось, даже если его и близко не было.

— Дальше без меня, — сообщил он.

В комнате повисло тяжелое молчание. Генрих Яковлевич смотрел на Диму, как на ожившее чучело, жевал губы. Казалось, что он вот-вот произнесет свои любимые слова: «Будь послушным мальчиком, не расстраивай маму». Нет. Обошлось.

Тишину нарушила мутер. Обвинения, не подкрепленные ненормативной лексикой и криком, стекли с нее, как с гуся вода — пропустила мимо ушей, вычленив одну-единственную фразу об отъезде. Ее мутер обдумала и очень удивилась:

— А кто же будет перевозить вещи на новую квартиру, Дитрих?

— Грузчиков наймешь, — скрипнув зубами, ответил он, подхватил заранее собранный вещмешок и ушел прочь.

Почему Дюссельдорф? Просто так. Когда выбирал билет, название понравилось. Дима ни на что не рассчитывал — хватит уже, намечтался, настроил воздушных планов. И, как только побрел наобум, само в руки пришло. Познакомился с белорусами, те посоветовали к тетке-еврейке ткнуться — в школу, мол, охранников набирает. Дима пошел, ожидая, что его пошлют далеко и надолго, да не на ту тетку попал. Сара Абрамовна, хозяйка частной школы, накормила его ватрушками с творогом, приговаривая: «Кушай, деточка, что же ты худенький такой!», как-то незаметно расспросила про жизнь, нахмурилась и охарактеризовала блюда швабской кухни коротким русским непечатным словом. Дима съел все ватрушки, честно сказал Саре Абрамовне, что никаких документов о квалификации у него нет: диплом спортшколы остался в Кабамбайбатыре, потому что оригиналы вывозить нельзя, а военный билет с отметками о местах службы забрали при выезде. Сара Абрамовна отмахнулась: «Димочка, деточка, да я и так всё вижу!» и пообещала накормить его настоящим одесским борщом. Уже за одно это Дима мог бы охранять еврейскую школу, как цепная собака, а Сара Абрамовна еще и деньги платила.

Вторым охранником был армянский еврей, Яков Аветисович, замкнутый мужчина средних лет, потерявший всю родню в Спитакском землетрясении. Говорил он по-русски хорошо, но редко. Разговоры не удавались: Яков сожалел, что ему некуда и не к кому вернуться, Дима никуда возвращаться не хотел.

Когда однажды вечером в бормотание телевизора вплелся голос Дыма, Дима искренне обрадовался. Друг его ответу удивился:

«Нет, я тебя не вспоминал. Выбираю имя сыну. Наверное, из-за сильных эмоций долетело. Я стараюсь отгораживаться».

«Почему?»

«Для клейма изгоя остаточно того, что мой отец бежал из мира в мир, бросив город, который должен был охранять. Разговоры с тобой выделяют меня из общей массы. Если кто-то догадается — не миновать беды. Я помню, что в детстве выходил на Кромку. Мне кажется, что мы познакомились там. Мать сказала, что меня привела сама Заржина. Но как знать — она или кто-то под ее личиной? Я боюсь стать проводником для неведомого зла. Привык, что всегда могу с тобой поговорить, но никогда не обдумывал, откуда ты взялся».

Дима успел сказать: «Ух, ты! Наследник! Круто», и вдруг словно в каменную стену воткнулся. Дым замолчал, и Дима не узнал, как назовут сына. Жаль…

Глава 4. Заказ и кролик