Игла цыганки

Родить второго ребенка, пока не нашелся Витюшка? Это представлялось женщине предательством.

Но медики не разобрались в семейной драме пациентки, отказались делать поздний аборт. «Все сроки прошли» – вот и весь разговор. В порыве отчаяния Тамара решилась на страшное, о чем слышала давным-давно, еще от девчонок в училище. Она приняла горячую ванну с горчичным порошком, выпила три таблетки аспирина и сымпровизировала данс макабр под новую пластинку Пугачевой. Итогом было только усиленное сердцебиение. Увы, могучий организм не собирался расставаться с нежеланным эмбрионом.

В последующий год произошло очень много событий. Родилась дочь Лиля, которая никому особенно не была нужна. Заполучив второй инфаркт, умер свекор, перед смертью он слезно просил отыскать мальчика, потому что исполосованное рубцами сердце чуяло – внук жив. Виктор Иванович начал объезжать детские дома – по концентрическим кругам, все расширяя и расширяя зону поисков. Он искал мальчика, как ищут воду в пустыне. Потерянный сын стал смыслом его жизни – скорбным, обжигающим, доводящим до безумия, но все же смыслом. Поиски ребенка оказались для Виктора убежищем, куда он скрывался от чувства вины перед женой, которую не любил; перед дочерью, которую не успел полюбить; перед родителями, в чьей горькой старости был повинен... И перед сыном, которого, как ни крути, променял на ничтожную, вертлявую, нечистую бабенку.

Он сам не верил, что найдет его.

Но нашел. На это понадобилось несколько лет, но он его нашел.

Глава 4

– Ты что-то раскраснелась. И глаза блестят. Может, давление померим?

Лиля слабо улыбнулась. Как в детстве бабушка при малейшем недомогании ставила ей градусник, так теперь тетя Соня предлагает измерить давление. Словно нехитрые приборы, выдающие на-гора те или иные значения, – панацея от всех бед, болей и огорчений.

– И ставит, и ставит им градусники...

– Что?

– Ничего, теть Сонь. Я просто... Встретилась с призраками прошлого.

– А-а...

Егор уже спал, раненько угомонился. Лиля бы тоже сейчас прилегла, но Софья Марковна не собиралась уходить. Она выглядела так, словно готовилась нечто важное сказать или сделать.

– Чем занимались?

– Сначала мультфильм смотрели, потом рисовали. Так перемазался фломастерами, ужас! По-моему, мне так и не удалось его до конца оттереть. Карандаши все же лучше.

– Карандаши опаснее. Он может сломать их и пораниться. Разгрызть и поперхнуться...

– Ну, ежели так...

– Давайте-ка чаю попьем, – предложила Лиля.

– Тебе мама звонила, – выдала соседка, едва уместив крупное тело на табурете между плитой и столом.

Лиля кивнула. Ничего сверхъестественного в этом событии не было. Мать звонила с удручающей регулярностью, раз в неделю. И, как правило, именно в субботу. У Лили создавалось впечатление, что разговор с дочерью вписан в мамин ежедневник. Где-нибудь между вызовом сантехника и необходимостью расплатиться с поставщиками. Мама жила в другом городе, за четыреста километров от Лили, и все свободное время посвящала делу своей жизни, своему ресторанчику. Это было ее единственное настоящее дитя, о котором она заботилась, которое бескорыстно обожала всеми силами души, не требуя ни взаимности, ни прибыли.

– Ну и что она сказала?

– Сказала, что перезвонит позднее. Удивлялась, что ты оставила больного ребенка на чужого человека – это на меня-то! Если ее так не устраивает моя кандидатура, почему бы ей не приехать и не понянчиться самой с внуком?

Софье Марковне наступили на больную мозоль. Она осуждала Тамару еще тогда, когда та выпорхнула из родительского гнезда, оставив больную мать, и уехала за счастьем и свободой в столицу. Там она недолго задержалась, но домой не вернулась, обосновалась в Астрахани. Зачем, спрашивается? Свободы захотела! А как не заладилось в жизни, скинула дочь на воспитание старухе-матери. Все это Лиля слышала уже не в первый раз и привычно принимала упреки в адрес мамы. Сидела, ссутулив плечи, думала о своем. Например, о том, что у мамы наверняка кто-то есть. Она такая эффектная, элегантная, ухоженная... А вот Лиле не досталось ни капли материнской яркой красоты. Жидкие волосы, простонародные бледно-зеленые глаза, светлые брови и ресницы... Без макияжа она выглядит, как белка во время линьки! Вот и с личной жизнью не заладилось...

Лиля не знала, что она унаследовала от матери нечто более ценное, чем густые волосы или жгучие очи, а именно – улыбку. Всемогущую, яркую, победительную улыбку, заставлявшую биться мужские сердца, раздражавшую женщин. Простенькое сокращение лицевых мускулов могло стать главным очарованием Лилечки... Но ей так редко приходилось улыбаться!

– Спрашивала, не с Игорем ли ты ушла, – услужливо подлила масла в огонь тетя Соня. – А я сказала, что не знаю, может, и с ним. Пусть думает, что между вами все ладно. Или не так сказала, а?

– Я не знаю. Пожалуй, все равно.

– Как он, Лилечка? Приходит к ребенку?

– Приходит, – коротко ответила Лиля. Софья Марковна покачала головой, словно могла, да не хотела уличать ее во лжи.