Игла цыганки

Ячменное пиво, что играло и янтарно пенилось в пятом, последнем, сосуде, Витьку не понравилось. Хотя его в свое время высоко ценили Геродот, Диадор и Страбон, а у древнегреческих мудрецов был утонченный вкус!

Но сосуды – это еще не все. В пещере находились ларцы и ящики, не запертые, потому что тут не могло быть ни воров, ни расхитителей гробниц. Приоткрытые крышки пропускали сияние драгоценностей. Тут была золотая и серебряная утварь, туалетные принадлежности, изящные украшения, ослепительные камни.

Сверкали изумруды насыщенно зеленого цвета, про которые Плиний говорил: «Из всех других драгоценных камней только изумруд питает взор без пресыщения, даже когда глаза утомлены пристальным рассмотрением других предметов, они отдыхают, будучи обращены на этот камень». Но мальчик ничего не знал о Плинии и не собирался давать отдых своим глазам. Он погружал руки в россыпи голубых, розовых, желтых камней и камней, совершенно не имевших цвета. Прижимал к лицу горсти этих крошечных сверкающих искр, царапая кожу их острыми гранями.

Тут был прекрасный золотой венец, странной формы и огромного размера, словно он предназначался не для человеческой головы. Красота и филигранная техника украшения повергли бы в шок любого искусствоведа, так как не имели отношения ни к старинным, ни к современным культурам, не принадлежали ни к какому национальному стилю, ни к какому направлению в искусстве. Существо, создавшее венец, не могло происходить из этого мира. Рисунки и символы, украшавшие поверхность венца, утверждали сию мысль и смеялись над ней одновременно. Вполне земные сюжеты, изображения людей и животных, были, казалось, исполнены неведомым творцом в порыве сарказма и презрения ко всему живому, украшение источало эманации ярости и разрушения. Холодом древности веяло от венца, и мальчик не решился не то что примерить его – даже взять в руки.

Тут были статуэтки из черного дерева и слоновой кости. Тончайшие барельефы из агата и сардоникса, над которыми слепли некогда резчики Александрии, снимая тончайшие пласты многослойного камня. И в резном ларце, поставленном особо, таились бусы, чаши и кубки из стекла, первого в мире, бесценного стекла!

Там были и полотна, богато вытканные золотом, вышитые жемчугом, и узоры на них складывались в единый сюжет, который мальчику словно на ухо нашептывал тихий, вкрадчивый голос. Это оказалось лучше книг, интересней телевизора! Но вскоре он, гонимый нетерпением, переходил к другим сокровищам. Витя не помнил ничего, забыл себя и весь мир и вряд ли осознавал, что ему суждено умереть среди древней роскоши...

Самое главное он приберег напоследок. Громадный ящик, длиною в три Витьковых роста, продолговатый, обтекаемой формы, похожий на невиданный межпланетный корабль, стоял у стены. Мальчик даже мысленно не хотел называть его гробом – тогда стало бы страшно, а бояться сейчас не хотелось.

Из чего был сделан ящик, из какого материала? Неизвестный металл сбил бы с толку ученых всего мира, подобного не встречалось ни на земле, ни в недрах ее, и только порой с неба, из космических непознанных глубин, падают частицы этого вещества. Отчего-то их называют метеоритами, не трудясь разгадать посланий, зашифрованных в составе загадочной материи.

Крышка ящика, несомненно, наполненного еще более удивительными вещами, оказалась плотно закрытой, едва можно было увидеть тоненькую, паутинную щелку. Крышку нужно поддеть, это ясно, но чем? Свое прекрасное снаряжение Витек растерял по дороге сюда, в том числе и большой нож в «настоящих» кожаных ножнах, выменянный у Кощея на шестьдесят полдников. Это была неслыханная цена, потому что на полдник давали не только стакан чуть подслащенного какао, но и булочку с посыпкой, а иногда даже пирожки с повидлом! Целых два месяца мальчишка страдал, глядя, как соблазнительные яства исчезают в ненасытной Кощеевой пасти, зато потом в собственности Витька оказался этот «турецкий кинжал» кустарной выработки! Откровенно говоря, нож никуда не годился и наверняка сломался бы при первом же серьезном испытании. Витя этого не подозревал и, горюя о потере, начал искать, чем бы поддеть крышку.

Разумеется, он очень скоро нашел подходящий инструмент, положенный, словно нарочно, на самом виду. Трехгранное острие длиной сантиметров тридцать, с рукоятью, украшенной голубовато-зелеными камешками. При виде его Вите пришло в голову вычитанное где-то словечко – «стилет». Что бы это ни было, оружие казалось сделанным из того же материала, что и загадочный ящик. Оно подходило как нельзя лучше, и мальчик поддел крышку трояким жалом.

Крышка подалась с невероятной, волшебной легкостью, бесшумно откинувшись в сторону. В ящике лежало что-то большое, запеленатое в раззолоченную, вышитую искрящимися камнями ткань. Ни щелочки, ни зазорчика в ней не имелось, и нельзя было найти концов, чтобы ткань развернуть. Так, а ножик нам зачем?