Игла в сердце

— Ты совсем меня не знаешь. Не боишься? — Вита, приподнявшись на локте, заглянула ему в глаза. Шибаев не видел ее лица, оно оказалось в тени. Его удивила серьезность в голосе девушки, исключавшая возможность шутки.

— Ты меня тоже не знаешь. Так что нас ждут сюрпризы.

— Сыграем в рулетку?

— Можно. Но лучше расскажи про себя. Я знаю, что ты из Бобров, что в четырнадцать ты осталась одна, что у тебя была тетя Люша…

— Тетя Люша есть. Живет в Бобрах. И корова Буринка тоже есть. У тети Люши все коровы Буринки.

— И у тебя там дом.

— Там мой дом, — она сделала ударение на «там». — Иногда я спрашиваю себя, что я здесь делаю? Я здесь почти шесть лет и ни разу не была… нигде. Я даже не знала про твое озеро! Разве это жизнь?

— А у вас там нет озер?

— В Бобрах? Полно! Потому и название такое. И речка, неглубокая, чистая, очень быстрая…

— Называется Бобровая, — сказал Шибаев.

— Представь себе, ты почти угадал. Бобруйка! Речка Бобруйка. За ней поле и пастбище, за полем лес. Я могла бы учиться заочно…

— Все рвутся в город. Магазины, удобства, рестораны.

— Особенно рестораны. Ну, сходишь раз или два в год… Скорее, горячая вода и тротуары. Еще транспорт. Это да. Мне было четыре, когда ушел отец, и я все время ожидала, что он заберет нас к себе. Я была уверена, что он уехал в город. А сейчас мне почему-то кажется, что я его боялась… Не помню.

— Боялась? Почему?

— Не знаю. Они даже не ссорились. Он был молчаливый, все время что-то починял. То утюг, то плиту, в сарае возился… Я помню, как он смотрел на меня… А потом вдруг его не стало. Мама сначала говорила, что он поехал на заработки, а потом уже не вспоминала.

— Ты его с тех пор не видела?

Вита молчала, и Шибаев подумал, что он действительно ничего о ней не знает.

— Он нашел тебя?

— Да. Как ты догадался?

— Просто спросил. Когда?

— Около года назад. Позвонил в дверь, я открыла… Я сразу его узнала, он не изменился. Стою столбом, ничего сказать не могу. И слабость в коленках, и голова закружилась. Он попросил уделить ему время, хотел объясниться. Знаешь, я давно поняла: у всех своя правда.

— Какая же правда у него?

— Мы часа два сидели в уличном кафе. Он просил прощения, говорил, что виноват перед нами, что моя мама была замечательным человеком…

— Но?…

— Ты прав, было «но». Как он сказал, случилась трагедия. Они ждали двойню, но один ребенок, мальчик, умер еще до родов. Чтобы спасти меня, роды стимулировали. Я родилась здоровой и крепкой, а… его вытащили по кускам. Я оказалась сильнее, он умер из-за меня. Отец сказал, что мы лежали, обнявшись, и он цеплялся за меня даже мертвый. Бедный… как будто просил пощады… — голос ее дрогнул. — Отец все время об этом думал, представлял, как его сын, долгожданный, любимый… Знаешь, мне показалось, он упрекал меня за то, что я выжила, а мой брат умер. Я оказалась не только сильнее, но и жаднее, я забрала себе все, я ничего ему не оставила… — Она вдруг заплакала.

Шибаев гладил ее по голове. Он не знал, что сказать. Что ж тут скажешь…

— Он сказал, что хотел вернуться, что все время думал про нас, даже писал письма, но не отправлял. А потом уехал в Индию, жил там много лет… Сказал, что многое понял. То, что случилось, было предрешено, и никто не виноват. Мы подходим ко всему с человеческими мерками, выдумывая себе мораль, испытываем душевные муки, чувствуя вину за все, что с нами происходит, в то время как от нас ничего не зависит. Мы не можем ничего ни предугадать, ни предотвратить…

— Ты с этим согласна?

— Нет, наверное. Я считаю, что у человека есть выбор, что нужно барахтаться, не подставлять другую щеку, ни судьбе, ни людям. А он долго жил там, где думают иначе. Он сказал, что несет бремя того, что случилось, всю жизнь, и с нами не смог поэтому…

«А потому не нашел ничего лучше, как взвалить бремя на тебя», — подумал Шибаев. История про беглого папашу ему не понравилась, он был чужд сантиментов. Алику бы история понравилась, а ему нет.

Вита словно подслушала его мысли и сказала:

— Иногда я думаю, лучше бы он не приходил и я ничего не знала. А теперь я знаю… — Фраза повисла в воздухе.

Скотина, подумал Шибаев. Зачем? Заявился черт знает откуда, чтобы повесить на нее ненужный груз… Зачем? Отдает тухлятиной. Подонок. Или хотел попросить денег, да понял, что денег у нее нет. Чувство вины — паршивое бремя, то-то она такая… повернутая в себя. И одна. Учительница Елена Федоровна тоже заметила, но приняла это за выдержку и сильный характер…

— Где он сейчас?

— Уехал. Мы виделись еще раз, я пригласила его к себе, приготовила ужин. Показала наши фотографии, мои и мамины. Он предложил мне денег. Я отказалась. Он держал меня за руку и так смотрел… Как будто пытался запомнить навсегда. У меня даже голова закружилась. Потом поцеловал мне руку и сказал, что я выросла красавицей, и он никогда себе не простит, что я росла без него. Мы пили вино, он принес — сладкое и горьковатое, с сильным запахом каких-то плодов, я опьянела, он что-то говорил, я не могла понять и смеялась…

— Ты его простила?