Игнач крест

Да, время было собирать вече. Прав отец, иначе оно само соберется или его созовет кто-либо из противников Степана Твердиславича, которых у него всегда хватало. Отец прав, по крайней мере в этом-то прав полностью.

Степан Твердиславич легко поднялся на высокое крыльцо архиепископских палат, не задерживаясь прошел прямо в большую горницу, где заседал часто Совет Господы. Владыка уже был там. Пока Степан Твердиславич склонился к левой руке владыки, сухонькой, покрытой коричневыми пятнышками, Спиридон правой рукой перекрестил посадника, а потом, поморгав серыми, маленькими, но живыми и подвижными, как мыши, глазами, приветливо сказал:

— Садись, Степа. Ты небось побывал уже у летописца нашего? Как его здоровье? О твоем не спрашиваю, и так вижу.

— Батюшке неможется, — сдержанно ответил Степан Твердиславич. — Он просил передать, что не сумеет быть на Совете Господы.

— Ахти, ахти, — запричитал Спиридон, но глаза его пристально и внимательно глядели в глаза посадника, — вот незадача. Буду молиться за его здравие.

— Владыко, — сурово ответил посадник, — молись о том, чтобы Господь спас и сохранил наш Новгород.

— Молюсь, молюсь, денно и нощно молюсь, — также быстро отвечал Спиридон. — Да разве я один? И черноризцы. Молитвы об этом возносят попы во всех церквах и соборах, чернецы и игумены во всех монастырях, все молят об этом Святую Софию, святых преподобных угодников наших, святителей и самого Господа.

— Да, — вздохнул Степан Твердиславич, — я хотел посоветоваться с тобой, владыко, прежде чем начнет заседать Совет Господы.

— Ну и славно, — потирая сухонькие ручки, легко проговорил Спиридон. — Тем более что и еще советчик есть. Как говорят, Бог троицу любит.

Степан Твердиславич резко обернулся.

В глубине горницы на резной лавке сидел и благодушно улыбался уже седенький Юрий Иванович, бывший, или, как их в Новгороде называли, старый, посадник.

Степан Твердиславич с трудом скрыл досаду.

Глава III СОВЕТ ГОСПОДЫ

У бывшего посадника Юрия Ивановича отношения с родом Михалковых были ой какими сложными… Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, а не забывается обида. Началось все из-за того, что Юрий Иванович стоял за Всеволодовичей — потомков Всеволода Большое Гнездо, а отец Степана Твердислав Михалков — за Ростиславичей киевских и даже помогал возвести на новгородский стол Мстислава Удалого, сына Мстислава Ростиславича Храброго. Мало того, когда на другой год Мстислав Удалой ушел на княжение в Киев, оставив в Новгороде у своей дочери Федосьи, что была замужем за князем Ярославом Всеволодовичем, жену и сына Василия, то он взял с собой заложниками Юрия Ивановича и других знатных новгородцев. Присоветовал же князю взять их с собой именно посадник Твердислав Михалков. А такое не прощается!

В Киеве Юрию Ивановичу пришлось совсем не сладко. И хорошо еще, что в этом же году Мстислав Удалой вернулся в Новгород и освободил заложников.

Так что совсем не простыми были отношения рода Михалковых со старым посадником, да и сам старый посадник был не прост. Ничего, однако, не оставалось Степану Твердиславичу, как говорить при нем. Ни удалить Юрия Ивановича, ни самим уединиться со Спиридоном было невозможно — среди членов Совета Господы тайн не должно было иметь.

Степан Твердиславич пригладил непокорные волосы и проговорил рокочущим баском:

— Благоверный епископ новгородский Лука Жидята поучал: «Не будь у вас одно на сердце, а другое на устах. Не ссорь других, чтоб не назвали тебя сыном дьявола, помири, да будешь сын Богу». Сейчас, как никогда, нужно помнить эти мудрые слова…

— Истинно, истинно так, — закивал головой Юрий Иванович, а владыка только выжидающе посмотрел на посадника.

Степан Твердиславич тяжело вздохнул, но делать было нечего, и он приготовился уже продолжать свою искусную речь, когда Спиридон, моргая подслеповатыми серыми глазками, тихо, но внятно проговорил:

— Кровью сердца истекаю по сынам и дочерям нашим, погибающим в Торжке. Господа призываю явить свою милость и спасти их!

Степан Твердиславич шумно перевел дух, покраснел, побледнел и снова залился краской.

— Там не то что каждый день, там каждый миг дорог, — продолжал Спиридон, — а в посылке рати без одобрения вече ты мог бы оправдаться. Уговорил бы, например, князя Ярослава послать его дружину, а нет, так, не сгибая головы, понес бы кару…

Степан Твердиславич ничего не сказал в ответ, только набычился и задумался тяжело и глубоко.

Из этой задумчивости вывел его сдобный, мягкий голосок Юрия Ивановича:

— Вижу я, посадник, что у тебя все уже обмыслено, да только как еще остальные-то из Совета Господы решат. Я, к примеру, считаю, что помощь надо посылать, и чем скорее, тем лучше. Созвать вече, утвердить наше решение, назначить воеводу и посылать войско.

Степан Твердиславич ответил без раздражения, но мрачно и как-то устало:

— Ты прекрасно знаешь, что могучую силу шведского короля и орденских рыцарей сдерживают наши отборные полки. Если снимем сейчас их с границы, то всей своей мощью ударят нам в спину король и ливонцы. Тогда и Новгород погубим, и Торжок не спасем.