Игнац Деннер

Доктор Трабаччио ничего не отрицал и, казалось, испытывал даже садистское удовольствие от того, что рассказами о своих жутких злодеяниях, и в особенности подробностями своего чудовищного союза с сатаной, заставляет суд трепетать от ужаса. Священнослужители, присутствующие на суде, затратили громадные усилия, призывая доктора к покаянию и признанию своих грехов, но все это оказалось напрасным, ибо Трабаччио лишь с издевкой их высмеивал. Оба они, старуха и Трабаччио, были приговорены к сожжению на костре. В доме доктора произвели обыск и изъяли все его состояние, которое после вычета судебных издержек было разделено между больницами. В библиотеке Трабаччио не нашли ни одной нечестивой или даже просто подозрительной книги, не были обнаружены и приборы, которые могли бы указывать на дьявольские занятия доктора. Однако оставалось неисследованным одно из помещений, выступающие из стен многочисленные трубы которого выдавали лабораторию, — его просто-напросто не смогли открыть. Ни сила, ни всевозможные ухищрения не помогли. Причем, когда слесари и каменщики пытались проникнуть внутрь, за дверью вдруг заскрипели жуткие голоса, раздался шелест крыльев, и по коридору с пронзительным свистом пронесся сквозняк, обдав лица рабочих ледяным дыханием, так что все они, объятые ужасом, убежали, и никто более не отваживался подойти к двери таинственной комнаты. Духовных лиц, пробовавших приближаться к адской двери, постиг тот же результат, и потому не оставалось ничего другого, как ждать прибытия из Палермо одного старого доминиканца, перед неколебимой набожностью которого дьявол до сих пор всегда отступал. Когда же наконец этот монах прибыл в Неаполь, готовый сразиться с дьявольским призраком, он отправился в дом Трабаччио, вооружившись крестом и святой водой, в сопровождении нескольких духовных лиц и членов суда, которые предусмотрительно остановились на значительном отдалении от зловещей двери. Старый доминиканец, произнося молитвы, приблизился к ней— и снова, еще более сильно, зашумело, забурлило, загрохотало и пронзительно захохотало. Однако монах не капитулировал, — он принялся еще неистовее творить молитвы, держа перед собой распятие и поливая дверь святой водой. «Дайте мне лом!» — потребовал он, и дрожащий от страха подмастерье каменщика подал ему инструмент. Едва старый монах вставил его в дверь, как она распахнулась с ужасным грохотом. Стены комнаты лизало синее пламя, и умопомрачающий, удушливый жар вырывался наружу. А когда доминиканец все же хотел войти внутрь, рухнул вниз пол комнаты, так что загудел весь дом, из бездны вырвались языки пламени, в бешенстве рыская по сторонам, и вскоре охватили все вокруг. Доминиканец и его сопровождающие вынуждены были спасаться бегством, дабы не сгореть или не быть погребенными под обломками.

Едва успели они выскочить на улицу, как весь дом доктора Трабаччио вспыхнул, словно спичечный коробок. Сбежался народ, и возрадовался, и возликовал, увидев, что горит жилище проклятого колдуна. Уже обрушилась крыша, полыхали стены, и лишь крепкие балки верхнего этажа сопротивлялись еще силе огня. И вдруг по толпе прокатились крики ужаса: люди увидели двенадцатилетнего сына Трабаччио, который шел по тлеющей балке с ларцом в руках. Лишь какое-то мгновение длилось это видение, после чего мальчика поглотило взметнувшееся вверх пламя.

Доктор Трабаччио, казалось, торжествовал, узнав об этом событии, и, направляясь к месту казни, вел себя с дерзкой наглостью. Когда его привязывали к столбу, он громко рассмеялся и сказал палачу, завязывавшему веревку: «Смотри, приятель, как бы эти узлы не загорелись на твоих руках». Монаху, который хотел подойти к нему с последним напутствием, он крикнул свирепо: «Убирайся! Отойди от меня! Неужели ты думаешь, что я так глуп, чтобы на радость вам принять мучительную смерть? Нет, час мой еще не пришел!» Затрещали подожженные дрова; но не успел огонь добраться до Трабаччио, как вспыхнул он ярко, словно соломенный факел, в ту же минуту с одной из отдаленных возвышенностей донесся пронзительный саркастический хохот. Все посмотрели в ту сторону, и ужас обуял людей, когда увидели они живого доктора Трабаччио в черном платье, отороченном золотом плаще, со шпагой на боку, в испанской шляпе с низко опущенными полями и красным пером на голове, с ларцом под мышкой— точно такого же, каким он ходил по улицам Неаполя. Рейтары, сбирры, сотни других людей рванулись на холм, но Трабаччио бесследно исчез. Старуха испустила дух в ужаснейших муках, изрытая страшные проклятья в адрес своего господина, вместе с которым совершала жестокие преступления.