Иго любви

Дездемона и Яго входят. Единодушно приветствуют зрители любимую артистку. Но она ничего не слышит, никого не видит, кроме Отелло. Глаза их встречаются. Ее взор горит любовью. С какой страстной тоской смотрит на нее мавр! С какой нежной печалью… Она пламенно защищает свое право любви, свое право выбора… Вдруг темное лицо его светлеет. Он торжествующе улыбается. Дездемона говорит звенящим, высоким голосом:

В его лице блаженство я прочла…
Я посвятила все: и жизнь и душу
Его душе. И я должна с сих пор
Не разлучаться с ним под кровом мира
И под громами брани. С ним расставшись,
Не буду видеть я того, что в нем
Я пламенно люблю. Мой жребий будет
Одна тоска. Пустите с ним меня!

Отелло подходит и, обняв одной рукой Дездемону, нежно привлекает ее к себе:

Решайте, господа! Я вас прошу
Пустить ее со мной… Мне Бог свидетель,
Что не волнение горячей крови,
Не жажда наслаждений заставляет
Меня просить об этом, но желанье
Доставить счастье ей…

Она невольно поднимает глаза. Их взоры встречаются. Содрогнувшись, она опускает ресницы и, вся ослабев, приникает к его груди. И чувствует, что он крепче прижал ее к себе. Она слышит, как стучит его сердце.

О, эта близость, созданная капризом поэта, и которая завтра покажется обоим сном!.. Она не может привыкнуть к этому прикосновению… Опять кошмарно сплелись действительность и вымысел. Разве она не Дездемона, неотъемлемая собственность этого человека?.. Кого?.. Отелло?..

Или Мочалова?.. Не все ли равно?.. Всеми фибрами души и тела она принадлежит ему.

На слова дожа:

Вам нужно выехать перед рассветом… —

она усталым от любви голосом кидает свою реплику:

И в эту ночь…

Она опять опускает веки и, с застывшей на губах улыбкой, слушает биение его сердца у своего виска…

Вдруг он отстраняется, кладет ей обе руки на плечи, и она видит его сладострастную улыбку, его глаза, полные огня, которыми он обжигает ее лицо, ее уста. И голос его дрожит от нетерпеливого, бурного желания:

За мною, Дездемона!
Для нас остался только час любви…
Мы року уступить теперь должны…

И она покорно, радостно идет за ним. Это уже не гордая Дездемона — товарищ и жена, какой Неронова изображала ее раньше, с Лирским. Это безвольная, влюбленная раба… И не может сейчас иною играть ее артистка. Она слишком подавлена индивидуальностью трагика. А еще более собственным смятением.

Обнявшись, они выходят за кулисы. Обнявшись, возвращаются на вызовы. Аплодирует весь театр. И за кулисами актеры встречают их рукоплесканиями. Как сквозь сон видит она плачущего Петрова, восторженные глаза Максимова, бледное, странное лицо мужа… Почему странное?.. Нет… все забылось, все утонуло опять в опьянении, сковавшем ее мозг. Все, что окружает ее, — где-то там внизу, далеко… Она над жизнью…

Во втором акте Дездемона, в отсутствие Отелло прибывшая на Кипр из Венеции, в тревоге ждет мужа после битвы его с турками. На море буря, и ничто не в силах развеселить Дездемону: ни любезность Кассио, ни циничные шутки Яго.

Трубы гремят за сценою. Дездемона встрепенулась… Скорей!.. Скорей к нему навстречу!..

Входит Отелло со свитой. С какой страстью кидается она в его объятия! Он целует ее. Еще и еще… Как будто они одни во всем мире… Он то отстранит ее, чтоб наглядеться, то привлечет к себе на грудь… И гладит ее лицо, и целует ее волосы, и прижимает ее голову к своему сердцу. Глубокой нежностью, трогательной любовью дышат эти ласки… «Радость души моей!..» — говорит он.

Если б ныне
Я кончил жизнь, вполне я был бы счастлив.

«И я… и я…» — думает она, страстно прижимаясь к его груди, бледнея под его поцелуями. Его голос дрожит тоской, неясным роковым предчувствием:

Я опасаюсь — после
Не буду я иметь таких счастливых,
Таких веселых дней: моя душа
Теперь на высшей степени блаженства…

Почему ей кажется, что это не вымысел, а жизнь?.. «И моя душа теперь на высшей степени блаженства», — думает она. А вслух говорит словами Дездемоны:

Дай Бог, чтоб наша радость возрастала
С летами нашими!

Он набожно отвечает, подняв глаза:

Аминь, вы, духи неба!

И опять, нежно и печально прижав к груди Дездемону и гладя ее лицо, он шепчет разбитыми от волнения звуками:

Я не наговорюсь об этом счастье!
Язык немеет… Нет… уж слишком много…