Иголка любви

Он стал водить пальцем по ее губам. Рот приоткрыт от усердия — припухшие от поцелуя губы в следах помады. Пушок над губой у него. Она взяла и поймала его палец губами. Он опять испугался:

— Укусишь?

Оля смеется ему глазами, чтоб успокоить. Потерлась языком о палец. Он сказал:

— Щекотно.

— Ну ладно, иди.

Она его отпустила.

— Подожди, я тебе вытру.

Вытерла ему рот. Он не уходит, разглядывает ее подробно.

— Иди, я кому сказала!

Он сжался, ушел.

Она сплюнула в платок его слюну. Все равно остался во рту вкус дешевых конфет. Розоватый привкус карамели с повидлом.

Можно растягивать время до вечера. Вечером придумывать, как заманить мальчика. Так играть, пока не поймают. Море, умой меня добела, до смерти, до белых костей промой воспаленную плоть мою. До спутанных нервов. До костного мозга. Насквозь.

Вот на пляже старая толстая старуха-еврейка с красивенькой внучкой еще не проявленной внешности. На внучке изящная рукодельная панамка с букетиком. Трусики. Золотистое тельце с детской еще неуклюжестью. Холодные вишенки глаз. На старухе черная коса примотана, залысины тоже промазаны черным. Красным намазаны губищи. В столовой все хватает. Хачапури все перемяла пальцами. Говорит громко, весомо, наслаждаясь, что одну ее слышно в черном купальнике на толсто говорящем пузе. Простые люди в очереди стесняются ей сказать, чтоб не хватала руками, тоскливо почесывают голые спины, не могут не глядеть на большую старуху-хваталку, невольно ее уважают за громкость. Внучке скучно. Наученная надменно оттопыривать прелестную губку, прыгает на одной ножке. Потом на другой. Скучно. Взяла оттянула сзади трусики, почесала белую попку. Старуха пробилась к последней курице, всем объяснила, что Оля самозванка, что здесь не стояла, что не смеет тянуться к жареной курице, это старухина курица. Оле досталась подгоревшая колбаса, как остальным голым людям простым. Оля взяла ущипнула внучку за попку. Внучка забыла холодно посмотреть из-под ажурной панамки, разинула рот в изумлении. Оля ей показала зубы. И внучка чуть-чуть улыбнулась, не как шестилетняя.

«Ну не дура ли я? — встревожилась Оля. — Какая-то шмакодявка-внучка и та мне дала отпор. Ну что же я лезу к ним ко всем? Терпеливо съем колбасу с обгорелым боком и пойду сделаю маникюр. Пусть мне приснятся сегодня, кто обо мне думает… Ночью. Когда одна я».

Купается с маникюром. Белая кожа.

— Девушка, вы сгорите.

— Ну, хорошо.

— Вы сегодня приехали?

— Пусть сегодня.

Юг детства, какой ты далекий. Вернись ко мне. Вспомнись. Худые кости, сильное море, восторг.

Если вечером идти в гору пешком, дорога белая даже во тьме. За живой изгородью светятся места, где живут люди. Их разговор, хорошо процеженный чистоплотными листьями, ласково касается щек моих. Я люблю проходить мимо них, все выше и выше. Они совсем не боятся смерти. Они смеются над радиацией протяжным хохлатским смехом. И роскошный корабль затонет позже, когда я уже буду не я, одно только колечко терпеливо докажет — вот, это ж она! Она видит корабль в порту. Раз в неделю он приходит, красавец с белой грудью. Где был — не скажет. Молчит. Дорогой, светящийся, с тихой музыкой из душистых салонов. Те, кто взял на него билеты, им еще жить целый месяц в светлых местах за черной живой изгородью. Они протяжно смеются над радиацией, розовые билеты сложив в кошельки. Дети в казенных трусиках ходят с пионервожатой у моря. «Дети, придерживайте пилотки от ветра». Украинские дети придерживают, очарованные морем. «Это море мы отбили у турков. Это море — часть нашей родины. Дети, вам нравится море?» — «Нравится!» Иногда одного ребенка начинает рвать. Это он перегрелся, он ходил без пилотки. «Не надо меня увозить, я ходил без пилотки, перегрелся, и рвота от солнца». Его увозят. Он больше не вернется. Он, побледневший, смотрит с тоской на детей (прощаясь с товарищами) и на море. Он улыбается, потому что ему все равно не понять, как прощаются с морем. Как его не станет на свете? Он вот он. Вот он все видит. А когда начнет его не ставать, он впадет в забытье и не заметит, как его постепенно не стало.

«Гордый хлопец не боится радиации, — говорят эти всемирно известные дети, морской ветер их обдувает. — Нехай она носится в воздухе, ее ветром прибьет, а мы будем купаться в море. Прощай, Петро. Прощайте, хлопцы. Возьмите мою пилотку. Отдайте маме».