Иголка в стоге сена

С ходу слетев с коня, толкнул его ногами в грудь сильно, как только мог. Но и он слабым не оказался — отступил на шаг, но на ногах устоял. Единственное, чего я своим прыжком добился, это оттолкнул убийцу от его жертвы.

Напрасно думал я, что с быстротой своей легко его осилю. Это с виду рыцарь в латах неуклюж, на самом деле он в них двигается так же свободно, как казак в шелковых шароварах.

Все железо, что на нем надето, на ремешках да на запонках хитрых собрано, по размеру подогнано, — нигде не трет, не жмет, движений не стесняет.

Весит оно меньше, чем о том бают в народе, да и приучен всякий рыцарь с детства носить на себе железный панцирь, словно черепаха. Я в одном замке доспехи видел на детей семилетних, что же тогда о выучке взрослых говорить?..

…Покачнулся барон от толчка моего, но на ногах устоял. Отступил на шаг, мечом замахнулся, чтобы сходу меня зарубить.

Меч двуручный — тоже вещица коварная. Кажется, пока ворог им замахнется, ты его саблей десять раз посечь успеешь. А на деле как начнет им махать здоровяк, вроде того, что мне попался, замаешься уклоняться да отбивать удары.

Саблей их не шибко и отобьешь: сила у тех ударов страшная, не кисть тебе сломает такой удар, так клинок переломит.

Уклонился я от его меча, влево, и пока он новый замах делал, полосонул его саблей, поперек живота. Блаженный! Чиркнула сабля об набрюшник железный, не оставив немцу, даже царапины…

…А тут снова, клинок его со свистом на мою голову падает, не увернешься — надвое развалит! Засмеялся он жутко так и пошел на меня, крестя мечом воздух.

Как я тогда в живых остался, сам не знаю, видно, снова Господь был где-то рядом. Отступил я к деревьям, думал, зацепится длинный меч его за сук, а еще лучше — застрянет в нем, тут я его и обезоружу.

Да где там! Дубовые сучья, в руку толщиной, падали от его ударов, словно трава скошенная, ни один клинка не задержал. Хороша же сталь немецкая в умелых руках!

Мне еще повезло, что бароновы прихвостни поодаль стояли, не вступая в бой. Вначале они хотели помочь своему господину, но он их остановил грозным окриком — видно, азарт овладел разбойником, и ему самому захотелось убить верткого чужеземца.

Слуги и не вступили в схватку, то ли гнева хозяина опасаясь, то ли боясь ненароком угодить под его меч. Это меня и спасло — от всей шайки, с бароном в придачу, я бы не отбился…

…Вижу — дело плохо, теснит меня ворог в дебри непроходимые, туда, где мне трудно будет от его меча уклоняться. А тут еще корень узловатый под ноги мне попался, споткнулся я, об него, пятясь задом, грянулся оземь…

…Немец тут же навис надо мной, взметнул меч к небу, чтобы надвое меня рассечь. Я еще с земли подняться не успел, а клинок гибельный уже над моей головой занесен…

…Не поверишь, москвич, время для меня тогда побежало вспять и за одно короткое мгновение промелькнула перед мысленным взором вся моя жизнь: вот я мальчишкой бегу на речку купаться, вот я с конями в ночном, Маруся моя улыбается мне — глаза, что спелые вишни, волосы цветущим лугом пахнут…

…Потом поход, плен татарский, рабство на турецких галерах, Мальта, каменоломня, битва, Командор…

…И вдруг все кончилось. Померк свет, стихли звуки, тьма окутала меня со всех сторон. А из тьмы призрак грозный выступает. Глаза адским пламенем горят, сквозь железо, из-под личины, победный рык слышен. Руки в чешуе железной меч воздевают, тяжкий, как лом, острый, как бритва.

И нет спасения от того меча — любой щит расколет, любой доспех пронзит, не говоря уже о беззащитной плоти.

Пасть ниц перед вестником смерти, сжаться безвольным комком, покорно ожидая удара…

— Нет, врешь, бесовское семя, не взять тебе казака! Побью я тебя, как Бог свят!!!

Полыхнула во мне ярость казацкая, и мигом разорвал я путы наваждения, сковавшего мой дух. Время вновь обрело привычный бег, и я понял, что успею сделать то единственное, чего враг от меня не ждет.

Прежде чем барон обрушил меч на мою голову, я бросился ему под ноги и по самую рукоять вогнал ему саблю промеж ног, в единственное место, не защищенное доспехами.

Страшно же он заревел тогда! Нечеловеческое что-то было в том вопле и даже не звериное…

…Какая-то демонская тоска от того, что чья-то рука оборвала его земной путь, на котором он мог убивать и мучить безответных.

Взвился тот вопль над лесом, и оборвался вмиг, словно кто струну перерезал. Тишина над лесом воцарилась, жуткая, гнетущая тишина…

Слуги бароновы, никак не ожидавшие такой развязки, застыли, словно вкопанные. Только недолгим было их оцепенение.

Я ждал, что они, потеряв предводителя, разбегутся, как давеча разбежались крестьяне с вилами, а они ринулись на меня скопом, чтобы за его смерть отомстить.

Если тех бедолаг я пожалел, то к сим злыдням у меня жалости не было ни на грош. Посему изрубил я их нещадно, кого вдоль, кого поперек, благо, железа на них было поменьше, чем на бароне, и можно было найти уязвимые места.