Игольное ушко

– Есть еще одна информация, которую я считаю важной. Бронетанковую дивизию гвардейцев перевели с севера Британии в Хоув, на южном побережье, где она вошла в состав армии генерала Паттона. Мы получили эти данные благодаря радиоперехвату. Дело в том, что в дороге некоторые подразделения перепутали багаж, эти ослы ругались в эфире открытым текстом. Это одна из самых отборных, привилегированных английских дивизий, командует ею генерал сэр Алан Генри Шафто Адэр. Уверен, что там, где эта дивизия, будет горячее дело.

У Гитлера руки нервно заходили по телу, на лице появилась гримаса. Видно было, что он уже настроен не так решительно, как в начале беседы.

– Генералы! – прокричал он на высокой ноте. – Либо высказывайте конкретные предложения, либо уж вовсе молчите. Мне необходимо заявить вам следующее…

С присущей ему храбростью Рундштедт перебил Гитлера.

– Мой фюрер, у вас есть здесь в Германии четыре великолепные танковые дивизии, которым по сути нечем заняться. Если мои предположения верны, им никогда не добраться до Нормандии вовремя, чтобы сбросить противника в море. Прошу вас, дайте команду перебросить их во Францию в распоряжение фельдмаршала Роммеля. Если все же я не прав и вторжение начнется в Кале, они, по крайней мере, будут в непосредственной близости от зоны боевых действий и смогут уже на ранней стадии войти в соприкосновение с противником.

– Не знаю, пока не знаю! – глаза у фюрера расширились.

Рундштедт даже подумал, что он, наверное, перегнул палку. Впервые слово взял Путткамер.

– Мой фюрер, сегодня воскресенье.

– И что из этого?

– Завтра подводная лодка может вернуться с этим агентом, Иглой.

– Ах да, ему можно доверять.

– Кроме того, не исключено, что он в любую минуту выйдет на радиосвязь, хотя это и небезопасно.

Рундштедт стоял на своем:

– Уже нет времени откладывать решение. Воздушные нападения противника, диверсии очень значительно усилились. Вторжение может начаться в любой день.

– Я не согласен, – подал голос Кранке. – До начала июня не будет подходящих погодных условий.

– Осталось ждать уже недолго.

– Довольно, – заорал Гитлер. – Я уже принял решение. Танки остаются в Германии – пока. Во вторник, к этому времени мы уже должны получить весточку от Иглы, я вернусь к данному вопросу. Если он тоже скажет мне про Нормандию, я двину танки.

– А если от него не будет известий? – осторожно поинтересовался Рундштедт.

– В любом случае, я снова вернусь к этому вопросу.

– Хорошо. Мой фюрер разрешит мне немедленно отбыть на позиции?

– Разрешаю.

Рундштедт встал, отдал честь, вышел из зала. Уже в лифте, быстро опускаясь вниз с высоты четырехсот футов прямо в подземный гараж, он почувствовал боль в животе. Фельдмаршал никак не мог понять, виноват ли слишком резкий спуск или его гложет мысль о том, что судьба его родной страны оказалась в руках одного единственного, почти никому не известного шпиона.

Часть шестая

31

Люси просыпалась медленно, с огромным трудом стряхивая с себя остатки сна. Освобождаясь от сновидений, она медленно осознавала окружающую ее реальность: стены, кровать, лежащий рядом мужчина… Она слышала рев волн за окнами, ощущала тепло постели, запах мужского тела. Рука лежит на волосатой груди, нога перекинута через его бедро, словно в желании задержать, продлить сладостные мгновения, груди прижаты к его боку, луч света скользит по лицу, режет глаза… потом внезапное осознание… она лежит в непристойной, похотливой позе, таз приподнят… обнимает мужчину, которого знает от силы сорок восемь часов, они лежат голые в доме ее мужа. И это уже во второй раз.

Люси открыла глаза и к своему ужасу и стыду увидела Джо. Боже, она проспала.

Он стоит у кровати в измятой пижаме, волосы взлохмачены, под мышкой затасканная тряпичная кукла, стоит и сосет большой палец, а заодно смотрит, как его мама и дядя прижимаются друг к другу в постели. Люси не могла знать, что творится сейчас в его головке, понимает ли он смысл представшей перед ним картины – он всегда, когда просыпается, смотрит на мир широко раскрытыми глазами, будто пораженный его новизной и очарованием. Люси молча смотрела ребенку в глаза, не зная, что сказать.

– Доброе утро, – прозвучал густой баритон Генри.

Джо вынул палец изо рта.

– Здравствуйте. – Он повернулся и тихо вышел из комнаты.

– Черт побери, – произнесла Люси.

Генри соскользнул с подушки вниз, отыскал ее лицо, поцеловал. Его рука по-хозяйски обхватила гладкое женское бедро.

Она мягко отстранила его.

– Нет, не надо.

– Почему?

– Нас видел Джо.

– Ну и что?

– Он может запомнить и рассказать. Рано или поздно, он все равно проговорится Дэвиду. Что мне тогда делать?

– Ничего. Разве это имеет какое-то значение?

– Конечно, имеет.

– Не вижу логики. Он с тобой не живет, почему ты должна чувствовать за собой какую-то вину?

Люси внезапно поняла, что Генри, наверное, совершенно не представляет, что такое семья, какие обязательства и ограничения накладываются на супругов. А ведь у нее случай далеко не ординарный, она жена калеки.

– Не думай, что все так просто.