Игорь Саввович

– Если покороче рассказывать, то блицтурнир! – как-то аккуратно проговорил Фалалеев. – Приходит Голубкина, говорит: «Ну вот, теперь можешь заработать, Гелий! Начинай одновременно строить два гаража». Я спрашиваю: «Ты чего, Лорка, получила разрешение?» Смеется: «Лучше, чем разрешение!» – Человек-кролик полоснул взглядом Игоря Саввовича. – Значит, смеется, а толком ничего не объясняет! Ну, говорю, не буду строить! Тогда Лорка и раскололась, говорит: «Двадцать пятого апреля купили машину Гольцовы. Он сам – шишка, а она – дочь Карцева. Кумекаешь? Один гараж продадим Гольцову… О разрешении не беспокойся». Ну, тут и я сообразил, что к чему прикладывается!.. Голубкина дала кусок, то есть тысячу, и мы начали строить…

Наконец Игорь Саввович понял, почему Селезнев несколько раз спрашивал взглядом: «Что у вас происходило в конце апреля или начале мая?» Была куплена машина, та самая машина, которая имела прямое отношение к ночной драке и ко всему, что сейчас происходило в кабинете и казалось кошмарным, невероятным вымыслом, скорее всего фантастическим сном. Маленький человек, человек-кролик, человек, казалось, с другой планеты, бледными крохотными руками, руками-лапками держал ниточку из той пряжи, которую судьба ткала для Игоря Саввовича Гольцова, и при удачном стечении обстоятельств ручки-лапки могли отправить Игоря Саввовича за решетку, такую страшную для него и такую привычную для человека-кролика… Сон, кошмарный сон! Откуда-то издалека, из непонятного, словно четвертое измерение, мира опять слышался условно знакомый голос следователя Селезнева:

– Все-таки почему, Фалалеев, вам понадобилось показывать на гражданина Гольцова как зачинщика драки?

Игорь Саввович услышал далекое, только похожее на человеческую речь:

– Ваш Гольцов – блаженный дурачок! Высоко себя занес. В облаках витает. Он и гараж-то не видел до драки… Схлопочет срок – поумнеет. Так что он, он драку начал!

Ленивый, скучающий, бесстрастный, Селезнев писал совсем медленно, своими печатными буквами, и вид у него был такой, словно не существует на земле дела приятнее и милее, чем выводить отдельные, красивые, чертежные буквы на дрянной бумаге.

– Хорошо дерется ваш Гольцов! Что правда, то правда…

За решетчатым окном прошуршал шинами по асфальту троллейбус, тонко вскрикнул клаксоном «Жигуленок», взвился и оборвался призывный девичий голос… За окном жили люди. Шли куда-то, ехали, разговаривали, смеялись: кто-то собирался на пляж, кто-то покупал билет в кино; по магазинам, шатаясь от давки, бродили орды покупателей. Люди звонили по телефонам, писали друг другу письма, целовались, ссорились и мирились. Неужели все это существовало? Игорю Саввовичу теперь мерещилось, что жизнь за окном – выдумка, фантазия, а реальность – узкая и высокая комната, пропахшая хлоркой, человек-кролик, серая бумага протоколов, целый мир тюрем, преступлений, наказаний, тоски, отчаяния, одиночества, где царил и правил человек-кролик, где жили настороженно и одновременно агрессивно; боясь, что тебе вцепятся зубами в икру, торопились вцепиться в икру ближнего первым.

– Гражданин Гольцов, есть вопросы к свидетелю?

– Свидетель, скажите, пожалуйста, – сдавленным голосом проговорил Игорь Саввович, – а с моей женой вы никогда не ссорились?

Океан лютой ненависти колыхался в глазах маленького человека, когда его глаза на мгновение встретились с глазами Игоря Саввовича, и опять показалось, что с таким взглядом на самом деле выхватывают из кармана нож, нажимают на курок пистолета, спускают с поводков собак-убийц. Попадись Игорь Саввович человеку-кролику в пустом и темном переулке… Брр! Тридцать лет исполнилось инженеру Гольцову, успел он повидать кое-что на этой теплой и круглой земле, но и представить не мог, что существует человек, так смертельно его ненавидящий. Да, наверное, не единственный, далеко не единственный…

– Я такой разговор не принимаю, гражданин следователь! – сказал человек-кролик, обращаясь только к Селезневу. – «Вы с моей женой не ссорились?».. Такой разговор, гражданин следователь, надо в протокол заносить. Так и запишите, что у меня ни с обвиняемым, ни с его женой личных счетов не имеется… А вам стыдно, гражданин Гольцов, на провокацию идти. А еще инженер, начальство! Штучки-дрючки у нас не пройдут! Ни один человек не покажет, что я имею с вами личные счеты…

Селезнев сидел неподвижно, молчал, глядел на Фалалеева потемневшими, ничего не выражающими глазами, под взглядом которых Фалалеев понемножечку съеживался и притихал.

– Будете заносить мои слова в протокол? – вяло повторил он. – Настаиваю, значит, чтобы мои слова, значит, занесли в протокол…

Когда он замолчал, Селезнев взял ручку, склонив голову набок, что-то записал с видом старательного ученика, перечитал, как обычно, написанное, поправил завитушку и, очень довольный собой, лег грудью на стол. Он вдруг подмигнул кому-то и внушительным басом прогудел: