Читаем Игорь Северянин полностью

Но настроение менялось, когда публика принимала поэта и подготовленные книги начинали выходить в свет. В газете «Нарвский листок» от 2 мая 1923 (?) года сообщалось о поэзовечере Северянина в Нарве, в помещении кинотеатра «Скэтинг»: «Выступая во всех трёх отделениях, поэт продекламировал значительное число своих последних стихотворений. Оригинальная манера чтения нараспев с ударениями на рифмах и подчёркиванием ударных слогов произвела впечатление на слушателей».

Он по-прежнему стремится донести свои стихи до слушателей, не надеясь на редкие публикации в русскоязычной прессе. На Пушкинском вечере 14 июня 1924 года в здании Немецкого театра в Таллине Северянин читает поэзы, посвящённые А. С. Пушкину. Стихи были написаны к 125-летию со дня рождения «Солнца русской поэзии». В книге «Классические розы» они составили небольшой раздел, озаглавленный необычно: «125».

И вновь он пишет Августе Барановой, жалуясь и умоляя о помощи:

«Я так устал, мой друг, от вечной нужды, так страшно изнемог, так изверился в значении Искусства, что, верите ли, нет больше (по крайней мере теперь пока) ни малейшего желания что-либо написать вновь и даже ценить написанное. Люди так бесчеловечны, так людоедны, они такие животные. <...> Не сумели ценить и беречь своего соловья».

<p><strong>«О ты, Миррэлия моя!»</strong></p>

14 марта 1922 года Евгения Гуцан пишет Северянину из Берлина, что его книга «Миррэлия: Новые поэзы», которую она по просьбе автора передала в издательство, будет печататься по новой орфографии и с опозданием: «Причины, почему Миррэлия не выйдет раньше осени: во-первых, сильное вздорожание бумаги, во-вторых, сезон» (книга вышла у Закса под издательской маркой «Магазин “Москва”» в июне 1922 года; обложка Елены Лисснер-Бломберг).

Эта книга рассказывала о стране гармонии, которую поэт искал и, наконец, нашёл в Эстии, в её природе, древних сказаниях, близких людях. В ней звучит негромкая мелодия счастливой жизни с молодой женой, которой посвящена эта книга и многие другие стихи.

Образ «земли обетованной», воображаемой страны, созданной поэтической фантазией и мечтами о лучшей жизни, существует в разнообразных вариациях в мировой литературе сотни лет. Опираясь на фольклор, легенды и мифы разных народов, эта утопическая ветвь словесного искусства дала обильные и непохожие друг на друга плоды. Достаточно взглянуть на русскую литературную традицию с её Царством берендеев А. Н. Островского, землёй Ойле Ф. К. Сологуба, «Инонией» С. А. Есенина, «Страной Муравией» А. Т. Твардовского.

Что их роднит и зачем эти «напрасные мечтания» продолжают появляться в наш прагматический век, обретая массовый характер в жанре фэнтези? Сошлёмся на слова Анны Ахматовой: это «врата» в ту страну, где усилиями художника достигнута гармония и красота, невозможные в реальности на земле.

Такими «вратами» в мир иной для Игоря Северянина стал цикл из шести стихотворений писателя-символиста Фёдора Сологуба, созданный в 1898 году и опубликованный в 1904-м. В основе поэтического сюжета оказывается вымышленная, идеальная сфера — звезда Майр и земля Ойле. Они представлены поэтом плывущими в «волнах эфира», словно видимые реально небесные светила (так у Лермонтова «На воздушном океане, / Без руля и без ветрил / Тихо плавают в тумане / Хоры стройные светил...»).

Майр и Ойле противопоставлены, следуя романтическому и символистскому двоемирию, обыденной, дисгармоничной земле:

Мир земной вражда заполонила,Бедный мир земной в унынье погружён,Нам отрадна тихая могилаИ подобный смерти долгий, тёмный сон.

Раскрывая традиционную формулу «жизнь есть сон», Сологуб подчёркивает, что это нетворческое, бездеятельное состояние чуждо ему. Осуществить себя он может, лишь перенесясь на землю Ойле:

На Ойле далёкой и прекраснойВся любовь и вся душа моя.

Бренное тело останется на земле, но душа продолжит своё бессмертное существование в ином измерении:

Мой прах истлеет понемногу,Истлеет он в сырой земле,А я меж звёзд найду дорогуК иной стране, к моей Ойле.

Однако не всё так традиционно в мировосприятии Сологуба, и мистическое инобытие за гробовой чертой не исчерпывает его поисков некоего «космоса бессмертного существования». Он верит в возможность истинного мира, который можно «воссоздать на земле из материалов нашего земного переживания». Сологуб творит «очаровательную легенду» и таким образом воздействует на действительность, преображая её: «Я бог таинственного мира». В созданной Сологубом «лестнице совершенств» это высшая ступень деятельности художника. Поднявшись на эту творческую высоту, он способен творить легенду не только для себя, но указывать путь другим.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное