Игорь Северянин

Встречи и разговоры с Игорем Северяниным запомнились Музе Канивез и поэту надолго и отразились в их воспоминаниях. Муза Раскольникова — очень начитанная и привлекательная женщина. Она любила театр, увлекалась Таировым, знаменитой «Принцессой Турандот», поставленной Вахтанговым, «Днями Турбиных» в Художественном. «Чудесный, щемящий душу грустной нежностью» «Лес» Мейерхольда очаровал её. Она по нескольку раз смотрела балеты и слушала одни и те же оперы в Большом театре. Много читала, увлекалась поэзией Блока, Белого, Ахматовой, Анненского, была хорошо знакома с поэзией Есенина, Маяковского, Игоря Северянина. Зачитывалась и популярными в го время зарубежными авторами. В «Виктории» Кнута Гамсуна она обратила внимание на слова: «Что такое любовь? Ветерок, шелестящий в розах, или золотое свечение в крови?»

«Множество его стихов я знала наизусть. В школе одно время мы увлекались его поэзией. Оскар подарил мне несколько книжек Северянина: “За струнной изгородью лиры”, “Ананасы в шампанском. Поэзы”. В нашей суровой юности его поэзы были совершенно неуместны. Однако мы повторяли “Это было у моря, где ажурная пена, / Где встречается редко городской экипаж. / Королева играла в башне замка Шопена, / И, внимая Шопену, полюбил её паж”. Действительно, было “гротескно” представить себе комсомолок в красных платках, повторяющих эти “красивости”. Но, вероятно, “Ананасы в шампанском”, “Мороженое из сирени” и проч. были в какой-то мере бессознательным желанием смягчить суровость нашей жизни. Скоро это увлечение прошло. И я с интересом смотрела теперь на бывшего “Короля поэтов”. Это был высокий, аскетического типа человек, державшийся с большим достоинством».

В 1935 году он писал в стихотворении «Что нужно знать»:

Твоя душа постичь стихию
Сердец вспенённых не смогла.
Так смолкни, жалкий: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить —
Россию нужно заслужить!

Сложный политический период, отягчённый для Северянина семейной драмой и болезнью, стал использоваться его близкими и, напротив, чуждыми людьми для разного рода спекуляций вокруг его имени. На чьей стороне хотел быть Северянин? Мифы слагались и во благо поэта. Так Шумаков вспоминал:

«В 1953 году я встретил в Таллине жену Игоря Северянина (Игоря Васильевича Лотарева) В. Б. Коренди. Вот что она мне рассказала: “Игорь Васильевич в 1917 году привёз свою мать из Петрограда лечить в Эстонию. В Тойла он имел дачу. Однако мать умерла. Игорь Васильевич остался здесь. Грянула революция. Северянин мучился в сомнениях — что делать? Его окружили эмигранты, обещали ему создать условия для творческой жизни. Печатали его стихи, устраивали концерты. В 1935 годуя стала его женой. Родилась дочь. Северянин тосковал по родине. Иногда мы ездили на границу, и он бросал в реку Россонь, текущую в Россию, сплетённые им венки цветов... “Пусть плывут на родину”, — говорил он».

Несомненно, Вера Борисовна акцентировала «советскость» Северянина, прежде всего стараясь сохранить его архив и ускорить издание его произведений. Требовалось постоянно доказывать, что Северянин был «вынужденным эмигрантом», мечтал о возвращении, был лоялен. Поскольку Коренди была гражданской женой, ей приходилось также доказывать свои права на северянинское наследие. Борьба, в которую она вступила, заставила её прибегнуть к фальсификации. Так пошли слухи, в том числе и от Шумакова, о дочери Валерии (в реальности это дочь Коренева).

В новой ситуации переосмысливались более ранние стихи Северянина. Иначе зазвучало стихотворение «Грустный опыт» (1936), в котором горечь от покинутого дома в Тойле интерпретировалась как тоска по советской России:

Я сделал опыт. Он печален.
Чужой останется чужим.
Пора домой; залив зеркален,
Идёт весна к дверям моим.
Ещё одна весна. Быть может,
Уже последняя. Ну что ж,
Она постичь душе поможет,
Чем дом покинутый хорош.
Имея свой, не строй другого,
Всегда довольствуйся одним.
Чужих освоить бестолково,
Чужой останется чужим.

«Привет Союзу!»