Игорь Тальков. Стихи и песни

Таким образом, конфликт стал приобретать откровенно принципиальный характер, и все разговоры о том, что Тальков якобы не захотел уступить свое близкое к финалу и, стало быть, по неписаным законам шоу-бизнеса, более «престижное» место в концерте, — все это абсурд. Так называемая «демократическая» пресса («Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Огонек» и иже с ними) в первые же дни после трагедии тщилась представить произошедшее как «мужскую заваруху», «пьяную драку», столкновение амбиций двух «звезд», не поделивших место в концерте. Не говоря уже о том, что попиралась элементарная этическая норма, принятая человечеством издревле: «De mortuis aut bene, aut nihil» [«О мертвых или хорошо или ничего» (лат.)], преднамеренно производилась подтасовка фактов, манипулирование ими. Благо, проведенная судмедэкспертиза неопровержимо доказала, что Тальков в день гибели был абсолютно трезв (в крови не было обнаружено ни грамма алкоголя). Что же касается мнимой мотивации произошедшего, то происходила очевидная подмена понятий, повода и причины, то есть поверхностного и глубинного течений.

Для Игоря не имело никакого значения, когда выступать — в начале или в конце концерта. Он выходил с такой программой, которая разом концентрировала на нем внимание зрителей; и в определенном смысле для более полноценного восприятия аудиторией глубокого содержания его песен-пророчеств, песен-баллад он был заинтересован в выходе на сцену до того момента, когда зал настраивался на сугубо танцевальный лад. Игорь не претендовал на закрытие того концерта. Тем более что, как уже упоминалось, он очень хотел погулять по городу, и чем раньше он отработал бы свое первое выступление, тем больше времени осталось бы до его выхода в вечернем концерте.

Действия Шляфмана носили такой провокационный характер, что поверить в их непреднамеренность очень сложно, почти невозможно. Как типичный провокатор, он бегал от одного участника назревающего конфликта к другому, передавая, возможно, и в несколько утрированном виде, некие нелицеприятные выражения, разжигая и нагнетая ситуацию, в общем-то, на пустом месте.

Наконец Игорь сказал: «Зови сюда этого «дельца», поговорим». В сущности, Талькову был брошен публичный вызов — наглый, дерзкий, хамский, возмутительный. Будучи человеком чести, с обостренным чувством собственного достоинства, он просто не мог его не принять. В известном смысле, пусть это не покажется нескромным, мотивация поведения Игоря в тот роковой для него день четко вписывается в лермонтовскую формулу: «Погиб поэт, невольник чести...»

Кстати, Малахов первоначально отказывался идти в гримерку, но Шляфман настоял.

16.15. Малахов в сопровождении Шляфмана заходит в гримерную, начинает разговор в оскорбительных тонах, ведет себя вызывающе. Игорь, естественно, не мог остаться хладнокровным в такой ситуации, стал, что называется, «заводиться». А это выражалось в том, что он начинал тише говорить, то есть это было состояние внутреннего накопления отрицательной энергии и выплеск мог произойти совершенно неожиданно.

Ребята это знали и, пытаясь «погасить» ситуацию, стали выводить Малахова из гримерки. И в коридоре через несколько мгновений конфликт был практически исчерпан. Но тут опять же появляется Шляфман и бросает Малахову: «Ну что, обосрался драться?!»

Стоп! Получается, что он привел раздраженного, разгоряченного Малахова в гримерку Талькова, заведомо зная, что там конфликт может принять крайние формы, а именно — может произойти драка (а это, как минимум, компрометация Талькова)? Это он-то, администратор, который по долгу службы обязан был утрясать все подобные вопросы на своем уровне и ни в коем случае не выводить их решение на уровень «разборок» с артистом, да еще за несколько минут до выхода на сцену. Когда идет невидимый постороннему глазу процесс внутреннего сосредоточения и настроенности на предстоящее выступление. Это равносильно тому, как если бы пришли к актеру перед спектаклем и сказали: «Вы знаете, у вас только что мама умерла». Игорь продумывал каждое выступление от и до. Даже как выйти и что произнести: «Здравствуйте» или «Добрый вечер», вплоть до того, где сделать паузу, что между песнями сказать. Кстати, в тот день он хотел поздравить питерцев с возвращением городу его исторического названия (которое произошло буквально за месяц, 6 сентября)...

Если бы Малахов попытался один, без Шляфмана, пройти в гримерку, его бы никто не пропустил, для этого у двери стояли два охранника, которые пропускали только своих и администрацию.