Игорь Тальков. Убийца не найден

Читаю: «Уважаемые товарищи Тальковы, приезжайте. Забирайте вашего крикуна». Все-таки он всех больных донял, не давал спать по ночам, поэтому после первых же нормальных анализов его решили выписать. Добился своего. Взяли нашего крикуна и привезли домой. Когда мы вошли в квартиру, Игорь деловой походкой, руки сложив за спиной, точно, как папа, когда говорил что-то значительное, сразу направился в другую комнату, туда, где стояла его любимая качка, и говорит с достоинством, спокойно-серьезно:

– А где моя кацка (качка)?

– Выбросили.

– А поцему?

– А вот твоя новая кроватка стоит.

– Не надо кроватку, надо кацку!

– Качка твоя сломалась, выбросили. Вот, кроватку тебе купили. Смотри, какая хорошая.

Потрогал рукой:

– Не кацается!

– Так это же не качка, а кроватка. Качку в магазине не продают.

– Папа мне сделал кацку, пусть еще сделает!

– Так нет у нас материала. – Старались как-то его успокоить: – Кровать тебе больше качки понравится. Вот увидишь.

Вечером я раздеваю его, кладу в кровать. Он сокрушенно так говорит:

– Кацать нельзя.

– Нельзя, Игореша.

И тут он поднимается и ручонками бьет по матрасу сверху вниз, а матрас пружинный, поддался и закачался.

– Кацается. Давай кацай, кацается!

– Что ты, Игореша? Так не качают.

– Кацай, казала!

Он опять надавил на пружины, но они, на мое счастье, заскрипели.

– Все! Ломается твоя кроватка!

– Как ломается?

– А ты послушай, как скрипят пружины. Еще немного, и вообще не на чем будет спать.

Игорь, со вздохом:

– Тогда не кацай. Не надо.

Так мы его и отучили от качания. Качка не работает – зато мамин голос работает. Я ему спою и колыбельную Моцарта, и «Шла дивизия вперед», и партизанские, и русские, и частушки, а он все слушает и слушает очень внимательно. На каждую песню – своя реакция. Настроение той или иной песни находило живой отклик в его душе. На грустную песню – очень печальные затуманенные глаза, на веселую песню – радостная улыбка, смех и жесты руками – еще, еще! Руками как бы пританцовывал. Я думаю, с тех пор он и полюбил музыку. Перепою все, что только вспомню, лишь бы уснул. И вот, когда мне казалось, что он наконец уснул, я переставала петь. Игорь тут же открывал глаза и кричал:

– Пой!

Во дворе дома. На переднем плане – Игорь, за ним – Владимир

Муж часто потакал ребячьим шалостям. Еще будучи совсем крошечным Игорь требовал:

– Папа, оци (очки)!

– Игорь, ты разобьешь.

– Неть!

Он надевал очки и гордо смотрел на папу. Потом, закидывая ногу на ногу, гордо-требовательно произносил:

– Куить!

Папа давал ему папиросу, конечно, незажженную, и Игорь принимал позу, точно как папа. Кстати, муж как-то особенно красиво курил, элегантно держа папиросу. И крошечный Игорек точно воспроизводил эту позу. Сидел в очках с папиросой и молча смотрел на папу. Я не знаю, кем он себя воображал в этот момент, кто он такой? Смотреть на это было невероятно смешно. В конце концов, как и следовало ожидать, очки слетали и разбивались вдребезги:

– Ну, и что мы теперь будем делать?

Игорек пожимал плечиком:

– Пости, папа, я ицяинно, я ненарочно.

Иногда в подобных случаях папа сопротивлялся:

– Не дам. Разобьешь!

– Неть! Казала, неть и неть! – Он почему-то иногда говорил «сказала» или «приказала». И папочка в очередной раз давал очки. Наверное, очков пять Игорь перебил.

Кстати, меня ребята с одного раза всегда слушались. Я в таких случаях брала ремень и говорила:

– Не будешь слушать – ремень пойдет в ход!

Вовику, как старшему, иногда попадало. Мне казалось, что он может предотвратить конфликт, а он, наоборот, заводил Игоря. Поэтому Володе, может быть, даже излишне попадало. Игорь умел выходить из конфликтных ситуаций. Как только скажешь:

– Сейчас беру ремень!

Все! Все закончено, все забыто. Игорь садился, складывал ручки и сидел как паинька:

– Видишь, мамочка, я колеший (хороший).

Ну как его тронуть, у меня руки и опускались.

– Ну смотри, всыплю в следующий раз!

– Ладно, а сейчас я колеший!

Ремня он панически боялся. Вова, которому уже попало, стоял тут же рядом и ворчал:

– Подлиза, подлиза хитрый.

Но надо сказать, что Игорь всегда запоминал, чем я недовольна, и старался меня не огорчать. Уже будучи взрослым, он вспоминал: «Папу мы не боялись».

Действительно, насколько я помню, отец ни разу не поднял на них руку: он как-то и без этого умел с ними договориться, а мне порой не хватало выдержки.

Говорить Игорь начал очень рано и в год говорил практически всё. Даже научился выговаривать букву «р», чем очень гордился, повторяя «рррак», «рррыба» и демонстрируя все свое умение.

Взрослый Игорь очень любил, когда я ему рассказывала, какой он был маленьким.

– Неужели правда? – переспрашивал он, хохоча. Особенно смеялся, когда я рассказывала о том, как он просил меня родить ему сестричку или братика. Ему тогда было годика три. Своим ребятам, как только у них возникли первые вопросы о том, откуда они взялись, сразу же объяснила, что они рождены, а не в капусте найдены. Игорь в свои три года уже знал, что рожден мамой, и поэтому очень бережно относился к беременным женщинам.