Книгами завален с головы до ног,С тряпкой холоднящей на челе,Я сижу, заполучив урокЗа бесцельно прожитое время.Хрипловатым голосом с книжных строкУкоризненно мне говорит Есенин:«Ну, так как учеба, Игорек?Видел бы тебя товарищ Ленин…»«Не жалею, не зову, не плачу…» – говорю.Что ж теперь поделаешь, Серега,Вот сейчас литературку просмотрю.А потом еще билетов 100 останется… Немного…Маяковский басом оглушил:«Скидывай с себя, бездельник,бремя лени!»А потом, подумав, заключил:«Видел бы тебя товарищ Ленин…»Вдруг раздался мягкий тенорок,Чистый, тихий, легкий и сердечный,Предстоит печальный диалог…Ох, зачем я был такой беспечный!Но без суеты и резких словУбедил меня великий гений.В заключение сказал: «Вот так, Тальков,В ваше время нет приюта лени».Тронутый словами Ильича,Я поклялся впредь ценить минуты.И почувствовал, как плача и ворча,Погибает лень во мне со злобой лютой.Люди! К счастью своему, узнав,Что такое лени бремя,Я прошу вас, лени бой задав,Берегите! Берегите! Берегите Время!Всегда побеждать
Можно представить себе, каким болезненным был для Игоря процесс осознания ложности тех идеалов, которыми была овеяна его юность, и тем мучительнее был поиск новых ориентиров в жизни и ожесточеннее его протест против тех, по вине которых «когда-то могущественная Российская империя превратилась в сырьевой придаток развитых капиталистических стран» (фрагмент из спектакля-обличения «Суд») и выбилась из естественного хода своего развития… Но все это будет потом, после армии, а пока наивная юношеская распахнутость навстречу жизни, вера в незыблемость тех представлений, что почерпнуты в школьные годы, сказываются и в стихотворении, посвященном окончанию десятилетки. Кстати, оно же обнаруживает и тонкую лирическую струну, которая так пронзительно звучала в поэзии Игоря до его последних дней, как-то удивительно, неповторимо сопрягаясь с острой социальностью и гражданственностью его творчества: