Игра

То, на что указал Манге, представляло собой тридцатиметровый торговый зал с потертым пробочным покрытием, а также крошечное служебное помещение за прилавком, скрытое ободранной занавесью из бусин. По большому счету, везде, где только возможно и невозможно — и на полу, и вдоль стен, и даже на потолке, — громоздилась всяческая электроника, в основном компьютеры или части компьютеров либо комплектующие к ним. Кейсы, жесткие диски, провода, картриджи для принтеров и всевозможные флешки и гаджеты вперемешку с рекламой разных компьютерных игр на картоне, а также горы разнообразной устаревшей техники. Старый кондиционер над входной дверью вел неравный бой с жарой, рвавшейся с улицы, и с теплом, производимым работавшей в магазине аппаратурой.

Как всегда, освещение в магазине было очень слабое, в основном оно исходило от стоявших там и сям компьютерных мониторов. Только они да дышавшая на ладан лампа дневного света над прилавком и составляли конкуренцию листам картона: ими были заклеены окна, что весьма эффективно блокировало солнечный свет с улицы.

Эйч Пи достал из кармана мобильник и жестом победителя шарахнул его на прилавок под носом у Манге.

Game over, mothafucker![19]

Но вместо того, чтобы мгновенно расколоться и все признать, Манге лишь поправил очки в темной оправе и с интересом наклонился к телефону:

— Новая трубка, классная модель. Не видел таких раньше. Нашел или купил?

— Лучше ты мне скажи, что это? — ехидно улыбнулся Эйч Пи.

Ему не удалось по-настоящему изобразить ни обиду, ни оскорбленный тон. Уверенность, испытанную в момент предъявления мобильника, как ветром сдуло. Все шло не совсем так, как он рассчитывал. Манге никогда не умел притворяться, даже если дело касалось всякой ерунды. Когда они были моложе, Хенрик и другие ребята не раз засыпались именно из-за того, что Манге либо сразу же во всем сознавался (Эйч Пи ожидал от него подобного и на этот раз), либо предпринимал дурацкие попытки все отрицать, при этом страшно краснея. Но сейчас не произошло ни того ни другого, а мгновенно сымпровизированный план «Б», состоявший в том, чтобы жечь Мангелито страшным взглядом, тоже не приносил результата. Ни малейшей реакции, даже ни мигнул и не отвел глаз, как этот ботаник обычно делал, когда ходил по тонкому льду. Да и голос совсем не дрогнул…

— Ты о чем, брат?

Эйч Пи посмотрел на него искоса и сделал последнюю отчаянную попытку:

— Так ты действительно понятия не имеешь о шуточке, которую кто-то со мной сыграл в электричке Мэрста — Стокгольм полчаса назад?

— Не-а, ни малейшего, честное скаутское. — Манге поднес два пальца к тому месту на голове, где у него когда-то давно росли волосы. — Хочешь посвятить меня в тайны электрички за чашкой яванского кофе? — спросил он, опять покосившись на мобильник и, очевидно, горя желанием познакомиться с ним поближе.

— Ясное дело, — промямлил Эйч Пи.

А что же, к чертям собачьим, на самом деле с ним произошло?

* * *

— Ладно, и если у вас нет вопросов, то мы закончили.

Ребекка покачала головой и уже встала с дивана, опередив психолога. Она знала, что этот разбор полетов очень важен, к тому же он — часть стандартных процедур в случае происшествий, подобных сегодняшнему, но это отнюдь не значит, что ей это нравится.

Она не любила откровенничать с незнакомыми людьми, ей это надоело еще в детстве. Хоть ей и было тогда всего лет шесть или семь, она довольно быстро сообразила, что именно нужно говорить, чтобы тетка — социальный работник — пометила ответ как правильный. Широко открытые глаза и детская улыбка создают впечатление откровенности, и тогда ложь звучит как правда. Это отлично работало уже в те далекие времена, и, как ни удивительно, такое представление не требует серьезных доработок, чтобы безотказно действовать и во взрослом мире.

— Спасибо вам, доктор Андерберг. Конечно, слегка поволновалась, но в целом я в полном порядке!

И еще пара расхожих клише в том же духе. Та же улыбка и робкий взгляд на собеседника — все это, как правило, работает. Но именно сегодня все получалось как-то с трудом. Речь звучала скованно, а игра выходила не такой натуральной, как обычно.

Собранность, которую она ощущала в кабинете у Рюнеберга, куда-то бесследно исчезла. Мысли разбегались, женщина с трудом фокусировалась.

В висках стучало при воспоминании о всех тех звуках. Как только она впускала их в сознание, пульс учащался и все происшедшее проигрывалось вновь. Вопли нападавших, тревожная сирена, плеск крови в баллоне… Затем крик Лессмарка… Его панический фальцет как будто исказился у нее в голове. Стал моложе, пронзительнее. Словно она уже слышала этот голос раньше. Во рту пересохло, и она пару раз сглотнула слюну, чтобы язык мог двигаться. Сконцентрируйся сейчас же, Нурмен!