Игра

Искушение выстрелить в ненавистное и любимое наваждение — почти запредельное, но командир взвода держит себя в руках — звук может привлечь внимание, может спутать карты ребятам, которые уже должны были подобраться вплотную к вершине… к черту эти глюки, надо подниматься, бежать на помощь парням, командир ты или где? В лирических воспоминаниях тут весь штурм пропустишь, как потом своим бойцам в глаза смотреть?

Капля пота стекает по лбу, попадая в глаз, Игорь моргает, и призрак исчезает. Повинуясь смутному интуитивному порыву, Рогозин направляется к тому валуну, у которого только что стояла фигура. И уже на втором шаге понимает вдруг, что этот участок склона — заминирован. Ощущение опасности — зудящая вибрация под ногами, знакомая по множеству тренировок. Мины ощущаются как локальные участки сконцентрированного холода, невидимые в траве растяжки — как ледяные нити. Медленно и осторожно, избегая «холодных» мест, он подходит к валуну и понимает, что тот еще недавно лежал на метр правее, закрывая отверстие в земле. Иначе как они могли, продвигаясь по склону всего чуть-чуть левее, не заметить здоровую бетонную трубу, уходящую под землю?

«Ракетная шахта» — идентифицирует объект Игорь и от избытка эмоций зло сплевывает под ноги. Ему не нужно вновь доставать давно выученную наизусть карту, чтобы понять, что на ней ничего подобного не было. Что это — преступная халатность командования? Диверсия? Или кто-то проверяет «Ящеров» на прочность, отправляя их на задание с неверными исходными данными? Или развал страны достиг таких масштабов, что никто уже не помнит расположения советских ракетных комплексов, пусть ныне и заброшенных?

Если бы на карте был подобный объект, первой же рабочей версией стало бы, что шаманы или шаман прячутся именно здесь. Потому что это — идеальное укрытие.

Без особой надежды Игорь щелкает устройством индивидуальной связи — разумеется, связь не работает. С момента, как они вышли на «финишную прямую», связи нет — вся надежда, что на захваченной «высоте» хотя бы рация заработает. Ну, или вырубится таинственная «глушилка» — вместе с шаманом.

Рогозин осторожно заглядывает в шахту — дна не видно, лететь, если что, долго… Но в стене торчат какие-то металлические полосы, вроде скоб. Здесь явно кто-то лазил, раз откатили валун. Возможно, у них была веревка… Но разве эта стена сложнее, чем скалодром на базе? И, уцепившись за край, он осторожно начинает спускаться.

Игорь срывается, когда до дна шахты остается не больше пяти метров. В падении он успевает сделать две вещи: подтянуть лямку автомата, чтобы родной «АК» не приложил его меж лопаток по приземлении, и расслабить мышцы — давно доказано, что меньше всего повреждений при падении получают мертвецки пьяные, поскольку мускулатура у них расслаблена, и запаниковать и сгруппироваться они не успевают. Поэтому, отделавшись при падении лишь неизбежными неприятными ощущениями, он вскакивает на ноги.

К шахте вплотную подходит круглый в сечении коридор, освещенный тусклой лампой. Стоит Игорю шагнуть в проем — на него наваливается удушливая волна, словно воздух сгустился и не желает ни входить в легкие, ни пропускать вперед тело непрошеного гостя. Его почувствовали... В конце коридора появляются две фигуры, вскидывают оружие. Их движения выглядят плавными, словно в замедленной съемке — Игорь, не теряя времени, тут же «разогнал» сознание, ускоряя процессы в теле и в мозгу. Он успевает упасть на землю, переместиться вбок стремительным перекатом и открыть стрельбу — короткими очередями, сначала по «верхам», целя в головы нападающих, потом прыжок, перекат — чтоб не подбили в падении, затем выстрелить лежа, добивая упавших… Пули прошивают воздух там, где он стоял только что. Плотный, словно кисель, воздух забивает глотку, и, кажется, сдирает кожу с мышц — по крайней мере, та горит как огнем. На предельном напряжении мышц он продвигается вглубь коридора, перешагивает тела убитых боевиков — лица их и одежда не оставляют сомнений в том, чье это секретное укрытие.

Дверь Игорь вышибает ударом ноги, неосмотрительно бросившийся к нему мужчина с автоматом получает очередь в живот. В комнате остаются еще двое — старик и ребенок лет семи. Старик закутан в какой-то невообразимый халат, его костлявые руки мечутся в причудливом танце, перебирая хаотическое на первый взгляд переплетение веревочек, костей и камешков. Он поднимает взгляд на Игоря, но в блеклых глазах его ничего не отражается — ни удивления, ни страха.