Игра

Я понимающе вздыхаю.

– Что, черт возьми, тут происходит? Сядьте, мисс, – приказывает он. – Сейчас же, пожалуйста.

– Я не могу! – стонет Деми.

Суровый взгляд копа останавливается на мне.

– Мне нужно, чтобы вы с вашей девушкой вылезли из машины и положили руки на капот.

– Я не его девушка, – говорит Деми, как будто то, что нас считают парой, – это самая большая проблема.

– Мы не можем, – отвечаю я сквозь сжатые зубы.

– Слушай, парниша, я понимаю, что вы, студенты, любите заниматься такими клевыми вещами…

Заниматься такими клевыми вещами?

– …но непристойное поведение – основание для ареста. К тому же вы занимались опасной ездой и создавали угрозу для других водителей.

Я смотрю в лобовое стекло на абсолютно пустую темную дорогу.

– Каких других водителей? Здесь никого, кроме нас, нет. Ни одна машина не проезжала мимо с тех пор, как вы нас остановили.

– И мы не ведем себя непристойно, – возражает Деми. – Я застряла!

– Застряла, – с сомнением повторяет он.

Я вздыхаю.

– Она уронила свой телефон, пыталась его поднять и застряла.

– Застряла, – опять говорит он. Затем он качает головой, словно решая, купиться ему на наши слова или нет. – Мисс, прошу вас в последний раз: пожалуйста, сядьте.

– Я не могу.

Полицейский тянется к ремню.

– Господи! – восклицаю я. – Вам незачем оружие!

– Что за оружие?! – Деми начинает извиваться у меня на коленях, возобновив попытки высвободиться.

Если бы полицейского тут не было и мы были бы только вдвоем, то все это дикое копошение вызвало бы горячую реакцию моего члена. Но коп здесь, поэтому член у меня вялый, и я в секундах от того, чтобы разразиться маниакальным смехом. Что вряд ли понравится все более раздражающемуся полицейскому.

Как оказалось, он только хотел взять рацию.

– Мне понадобится подкрепление на линии девять, шоссе Сорок восемь. Подозреваемые остановлены за опасную езду и занятие оральным сексом в движущемся транспорте, и сейчас они сопротивляются аресту. – Рация трещит.

– Я не занимаюсь оральным сексом! – рычит Деми. – Поверьте, я бы с радостью занялась с ним оральным сексом, но он на воздержании.

Простите, что?

Она сказала, что с радостью занялась бы со мной оральным сексом?

– Ты серьезно, Деми? Ты правда хочешь отсо… сделать это? – Мой разум кружится как карусель. Во время всех разговоров о наших отношениях я искренне верил, что она предлагала мне мутить с ней только в шутку. Поэтому я никогда не позволял себе… надеяться на большее?

– Я же говорила, что мне надо с кем-то замутить, и я хочу замутить с тобой.

Ее голос приглушен, а пальцы продолжают теребить ухо. Но желание Деми мне отсосать мы можем обсудить потом. Сначала мне надо достучаться до этого упрямого полицейского.

– Сэр, – спокойно говорю я. – Пожалуйста. Я понимаю, на что это похоже, но мы не ведем себя непристойно. Мы оба одеты. Мой член в штанах.

– Где ваши права и документы на машину?

– В бардачке, но я никак не могу…

В машине раздается триумфальный возглас, и в воздухе внезапно, как чертик из табакерки, появляется голова Деми.

– Я сделала это! – Она судорожно трет свое левое ухо.

– Вот черт, – говорю я, пока она двигает рукой. Мочка ее уха густо покраснела и опухла до тройного размера, а на кончиках пальцев видны пятна крови.

Она права. Серьги-кольца надо запретить.

– Вот видите! – Ее голос наполнен облегчением, и она умоляюще глядит на полицейского. – Его штаны застегнуты. Мы не делали ничего такого. И мы только выпили по одному пиву. Ну, я – два пива.

Я сдерживаю стон.

Черт побери. Выпивка тут вообще никак не фигурировала. А теперь, благодаря ей, фигурирует.

Копу официально надоело нам потакать.

– Мне нужно, чтобы вы оба вышли из машины. Живо.

– Это камера для пьяных? – спрашивает Деми час спустя.

Она, судя по виду, абсолютно не впечатлена зоной ожидания в единственной тюрьме Гастингса. В большой камере сейчас сидят три человека: мы и мужчина средних лет с густой бородой, спящий на одной из скамеек. Он дергается во сне и каждые несколько секунд стучит ступней по решетке.

Да, мы за решеткой, и все благодаря большим кольцам.

– Может, тут лучше, когда ты на самом деле пьян? – предполагает она.

Я смеюсь, откидываясь спиной на бетонную стену, и расслабляюсь на металлической скамье. Под моими ногами грязный линолеум. Над моей головой слишком яркие флуоресцентные лампы.

– Ты же знаешь, что ты во всем виновата, – весело говорю я.

– Я виновата? – Ее карие глаза наполняются возмущением.

– Я говорил тебе, что случится, если ты подключишься по блютусу к моей машине.

– Мое подключение по блютусу тут ни при чем.

– Неужели?

– Да. Я уронила телефон.

– Все равно виновата ты.

– Ой, заткнись.

– Это ты заткнись. – Я пододвигаюсь ближе к ней, пока между нами не остается сантиметров тридцать расстояния. – Как твое ухо? – угрюмо спрашиваю я.

Насколько я вижу, оно до сих пор покрасневшее и опухшее, но вроде больше не кровоточит. Высохшая кровь, налипшая на мочку, вызывает во мне укол совести, потому что это я уговорил ее надеть сегодня те серьги.

– Болит, – признается она. – Но, по крайней мере, еще остается на моей голове.