Игра

Раздались команды вполголоса. Разделившись на два отряда, свободные с двух сторон обежали его избушку, и вдруг молча ударили в спину нападавшим, сначала выпустив по стреле из лука.

Непрерывный звон колокола, упорное сопротивление дружинников, внезапный удар в спину неизвестного отряда — все это, видимо, смешало карты врага. Раздался пронзительный свист, шум боя как-то резко стал уходить, смещаться с площади на улицы, а потом раздался топот копыт, и неизвестные конники исчезли в ночной темноте.

И почти сразу прекратился звон колокола. Еще были слышны переклички дружинников, засевших в угловых дворах, еще ругались и кричали где-то возле постепенно затухавшего пожара, но бой уже закончился.

Кряхтя, поднялся у забора церкви лысый пожилой человек с добрым морщинистым лицом, постоял, ощущая необыкновенное облегчение от внезапно отошедшей смерти. Нагнулся со стоном, поднял воткнувшиеся в землю меч и нож, обтер их рукавом, и побрел медленно к своему дому, где уже потушили набежавшие со всех сторон женщины подожженное им крыльцо. В воздухе стоял запах гари и крови. Этот кисловато-соленый медный запах он бы не спутал ни с чем. Ветра не было, и он чувствовал запах собственного пота, затхлый запах от старой кожаной куртки, и этот запах крови, гари от пожарища, и радовался, что чувствует это, что опять повезло, что все еще жив.

— Лекаря, лекаря! Кто видел лекаря? — раздались крики с другого края площади. Жанжак очнулся, привычно, не глядя, сунул в ножны свой нож, приподнял левой рукой ножны меча и аккуратно вставил в них меч, так и не побывавший в схватке. Поправил на плече сумку и широким шагом пошел на крики, бросив на ходу тяжелую шапку через мерцающие угли на месте крыльца в темный дверной проем своего дома.

Хранилище

По коридору тяжело протопали сапоги караульного.

— Старый! Снаружи передают: в селе сполох! Враг в селе!

— Эх-х-х, кха-кха, — прокашлялся худой лысый старик, поднимаясь на жесткой лежанке. — Сполох, говоришь? В селе? Караул на месте?

— Все подняты, все на постах.

— Кхе-кхе, тьфу ты, зараза, — беззлобно и совсем по-стариковски бормотал Старый, сунув ноги в холодные, остывшие за ночь, подбитые снизу тяжелой резиновой подошвой валенки, и выползая, придерживаясь за стенку, в коридор. Прищурился там недовольно на свет фонаря, но ничего не сказал, потому что дело было срочное, и потому что фонари в карауле жечь разрешали в любое время.

— Эй, — повернул голову в сторону темного коридора. — Кто здесь?

— Серый, — откликнулся невидимый в темноте коридорный.

— Пройди тихо… Тихо, понял? Поднимай первый отряд. Только тихо… Но — быстро чтобы! Скажи, я у ворот их жду.

— Есть! — лихо откликнулся тот и загрохотал набойками по бетонному полу в темноту.

— Тьфу, — опять сплюнул Старый. — Ну, сказано же было ему: ти-хо… Всех, ведь, переколготит!

И уже обращаясь к ожидающему караульному:

— Ну, пошли. Алик, так?

— Алик, — улыбнулся довольно тот. — Сын…

— Петра сын, знаю, — недовольно оборвал Старый. — Свети мне, — и, шаркая ногами, пошел туда, откуда прибежал караульный.

Внутренний караул стоял у амбразур с заряженными арбалетами. У ворот снаружи стоял караульный внешнего поста, пересказывающий в левую амбразуру то, что передавали ему с вершины холма, в котором прятался вход в хранилище.

— Сначала тихо было, — повторял он свой рассказ Старому. — Потом вспыхнуло вдруг, а потом колокол сполох ударил.

— Что вспыхнуло? В каком месте? Может, пожар просто? — допытывался скрипуче тот, подставив ухо сквозняку из амбразуры.

— Нет, Старый, это то, что ты говорил, что мы всегда ждали. Враг пришел. Там бой.

— Да, какой бой, скажи на милость, с кем? Враг — он где? На севере, так? А село — почти на юге от нас! Какой враг, что ты, парень…

Но не было уверенности в его словах. Может, просто оттого, что не выспался, что подняли старика среди ночи, но голос подрагивал и срывался.

— Вра-а-аг… А кто, кто там с ним воюет? Патруль, что ли, пришел? Ну? Говори же, что видно, что слышно…,- продолжал он так же скрипуче.

— Не знаю, Старый. Далеко, темно. Не видно нам отсюда. Но бой идет. Настоящий бой, не стрельба арбалетная. Слышно, на улицах бьются.

— Эх-х-х… Надо бы мне туда… Посмотреть бы самому.

Сзади из темноты бесшумно выдвинулся Петр, кивнул сыну, положил ладонь на плечо старика:

— Отряд готов. Что думаешь, Старый?

— Что тут думать? В селе люди. Так? Наши люди. Там учитель наш, лекарь наш. Там наш товар, который нам должны привезти. Так?

— Ты командуй, командуй…

— Командуй… Покомандуешь тут. А если что? За ошибки кровью расплатимся, — побурчал старик, смотря куда-то вниз, на свои несуразные валенки. Кивнул каким-то своим мыслям, поднял глаза, всмотрелся в стоящего перед ним:

— В общем, так, Петро, веди своих бойцов. На рожон не лезь. В схватку не ввязывайтесь. Присмотритесь. Постреляйте ворога издали, да и обратно, к хранилищу. Тут мы подопрем. Понял? Чтобы без потерь мне! — поднял он сухой палец к носу командира отряда. — Патруля дело в селе на улицах резаться, не наше!

И уже отворачиваясь обратно к амбразуре:

— Да, и пацанов-то оставь. Не нужно их в ночь с собой брать.