Джексон много думал об этом. В странной комнате, в незнакомом здании особо больше нечем было заняться, кроме как думать о том, что привело его сюда. В любом случае, это была всего лишь ложь во спасение, вполне безобидная, потому что Джексон знал, как Мэгги любит проводить с ним время, и ему нравилось делать ее счастливой. Она обитала в квартирке в окружении шумных соседей, но он все равно переживал из-за того, что ей одиноко. Часто она казалась немного грустной, и иногда, когда он спал в своем большом доме, ему снилось, что она одна в крошечной квартирке, и он просыпался расстроенный.
Поначалу он думал, что это круто – иметь двух мам. Это же два дня рождения в год, два Дня благодарения, два Рождества. Родители никогда не скрывали правду о его усыновлении, так что он всегда знал, что настоящая мама где-то неподалеку.
Впервые они встретились с ней в субботу днем в торговом центре. Увидев его, Мэгги заплакала, и он заплакал, и мама тоже заплакала. Каким-то образом Джексон сразу понял, что любит ее, эту незнакомку, свою настоящую маму.
Он и сейчас ее любит, ужасно сильно… Только по-другому, не так, как своих маму и папу.
В воскресенье вечером она
Его забрали поздно ночью.
Он проснулся от холода, и на мгновение ему показалось, что он в своей постели. Затем он узнал в скудной окружающей обстановке спальню Мэгги, и его охватили паника и стыд. Пижама была насквозь мокрой, в паху – липко и чесалось. Он вскочил, схватил свое одеяло с Человеком-пауком, которое, к счастью, впитало большую часть мочи, и, словно глупый малыш, начал плакать. В спальне он был один, но лицо его горело от стыда. Эта прискорбная ночная привычка появилась несколько недель назад, и теперь он отчаянно жалел, что не остался дома, где можно тихонько постучать в дверь спальни родителей, и папа поможет ему принять душ и принесет чистое постельное белье без осуждения и насмешек.
Предупреждали ли родители об этом Мэгги? Может быть. Но это не значит, что он хочет разбудить ее и показать, что он наделал. Он не хочет, чтобы она чувствовала себя
Он так и стоял, сжимая одеяло, размышляя о том, как выпутаться из этой неприятности, когда услышал шум за окном и, словно внезапно вспомнив свой сон, понял, что его разбудила не лужа, а именно этот
Он замер, и жар унижения, опаливший его щеки, мгновенно улетучился.
Из-за рулонной шторы доносились скрип, скрежет, дребезжание. Воображение нарисовало в голове Джексона ветви старых деревьев, раскачиваемые ветром, или такие звуки могли бы издавать крысы, если бы их засунули умирать в деревянную бочку. Его передернуло. Снаружи за окном не было ни деревьев, ни нависающих ветвей, которые могли бы скрежетать или стонать, но там
У него встали дыбом волосы на затылке.
Была глубокая ночь. Снегопад заглушал все звуки, и все же в этой мертвой тишине осторожный скрежет повторился.
Вот теперь ему стало страшно. Он испугался, как маленький дурачок, напрудивший в одеяло, и, не позволяя себе больше думать об этом, протянул руку к шнуру, висящему на окне, протянул руку, чтобы самому себе доказать, что уже не маленький.
Одним быстрым резким движением дернув за шнурок, поднял штору, а впервые в своей жизни понял, что значит окаменеть. С той стороны стекла на него уставились глаза. Широко распахнутые глаза, и в этот момент Джексон забыл о пожарной лестнице, о железной платформе. Он видел только призрак, парящий на уровне пятого этажа, вампира, тянущего к нему свои когти. Ему казалось, что он зовет на помощь, но это было не так. Он не издал ни звука.
Сейчас, проснувшись от кошмара, в котором он вновь пережил тот ужасный момент, Джексон садится, и снова его пах мокрый, а кожа на бедрах воспалена и болит.
Сегодня утро вторника, и он заперт в подвале.
– Нет, – стонет он, глядя вниз на спальный мешок на провонявшем раскладном матрасе. – Нет, пожалуйста… – Он начинает плакать.
– Все в порядке, малыш.