Сын Семпере являл собой образец застенчивости и скромности. Хотя мы познакомились в раннем детстве, с тех пор мне удалось поговорить с ним с глазу на глаз дольше пяти минут всего три или четыре раза. Насколько я знал, за ним не водилось каких-либо грешков или дурных привычек. Из надежного источника мне стало известно, что среди девушек квартала он считался признанным красавцем и завидным женихом. Многие барышни забегали под тем или иным предлогом в магазин и останавливались у витрины, вздыхая. Но сын Семпере (если он вообще их замечал) не предпринимал никаких шагов, чтобы извлечь дивиденды из щедрых авансов в виде влюбленных взглядов и приоткрытых губ. Любой другой на его месте сделал бы головокружительную карьеру повесы, заморочив голову десятой части столицы. Любой, только не сын Семпере, порой производивший впечатление настоящего блаженного.
— Если так пойдет дальше, парень останется бобылем, — жаловался иногда Семпере.
— Вы не пробовали добавить ему в суп чего-нибудь вроде острого перца, чтобы стимулировать приток крови к основным частям тела? — вопрошал я.
— Вам смешно, мошенник, а я дожил почти до семидесяти, так и не порадовавшись на внуков.
Нас встретил
— Я подумал, может, нам не следовало сюда приходить? — спросил наконец Семпере-младший. — Что до меня, то я с удовольствием перекусил бы где угодно…
Не успел он закончить фразу, как я увидел их: Видаль с супругой торжественно шествовали к столику. Чету сопровождал
— Мартин, вы в порядке? Почему бы нам не уйти?
Я едва заметно кивнул. Мы встали и направились к двери, обогнув зал вдоль стены, самой дальней от столика Видаля. Покидая ресторан, мы прошли мимо
Как только мы очутились на улице, Семпере-младший удрученно посмотрел на меня.
— Я очень сожалею, Мартин.
— Пустяки. Неудачный выбор. Вот и все. Об этом, если вы не возражаете, вашему отцу…
— Ни слова, — заверил он.
— Спасибо.
— Не за что. А что вы скажете, если теперь я приглашу вас в местечко попроще? На улице Кармен есть одна чудная таверна.
Аппетит у меня пропал, но я охотно согласился:
— Идемте.
В таверне, располагавшейся поблизости от библиотеки, подавали домашнюю еду по умеренным ценам для жителей квартала. Я едва притронулся к пище, хотя от нее исходил упоительный дух — намного аппетитнее, чем пахло любое блюдо, когда-либо приготовленное в «Maison Doree» с момента открытия. Тем не менее к десерту я один уговорил полторы бутылки красного вина, и голова у меня пошла кругом.
— Семпере, скажите мне одну вещь. Что вы имеете против улучшения человеческой породы? Почему же иначе мужчина, молодой и здоровый, наделенный Создателем такой внешностью, как у вас, пренебрегает некими потайными местечками?
Сын антиквара рассмеялся:
— А почему вы так решили?
Я дотронулся указательным пальцем до кончика носа и подмигнул. Семпере вздохнул:
— Рискуя показаться вам лицемером, все же осмелюсь сказать, что я жду.
— Чего? Когда машинка перестанет работать?
— Вы говорите совсем как мой отец.
— Умные люди мыслят и выражаются одинаково.
— По-моему, должно быть что-то еще, разве нет? — сказал он.
— Что ж еще?
Семпере развел руками.
— Если бы я знал, — ответил он.
— А я думаю, вы знаете.
— Ну, видите, к чему меня это привело.
Я собирался снова наполнить свой бокал, но Семпере остановил меня.
— Умеренность, — пробормотал он.
— И вы утверждаете, что вы не ханжа?
— Человек таков, каков он есть.
— Это лечится. Что, если нам с вами прямо сейчас пуститься в загул?
Семпере посмотрел на меня с сочувствием.
— Мартин, мне кажется, вам лучше всего пойти домой и поспать. Завтра наступит новый день.
— Вы ведь не скажете отцу, что я хватил лишку, правда?