Игра Ассасина

– Р-р-р! Да! Сказал: будет моим хозяином. Он мне не понравился. Слишком темный. Решил: не буду служить! Пса… сделали железным. Броня. Усилили. И мой разум – в него. Вместе. Теперь всегда вместе. Хотели излучатель, чтоб я носил. Есть разъем под него. Турель. Как сторожевой пес, сторожить НИИ. Роботы иногда… ломаются. Перестают слушаться. Ползают там, нападают на своих. Их надо глушить. Конструктор хотел, чтобы я их… как овец. Забыл слово. Чтоб пас! Глушил излучателем, если надо. Но я не слушался. Хотел убежать. Пытался. Тогда – на цепь. Повесили. СУКИ-И-И-И!!!

Гудвин вскочил, поднял голову к потолку, и в моей голове зазвучал вой – протяжный, тоскливый.

– Стой, стой! – оглушенный, я замахал руками. – Замолчи, пожалуйста! Ты уже не в плену, не на цепи, успокойся!

Вой стих, и Гудвин сказал:

– Прости. Теперь среди друзей.

Я помолчал, соображая. Значит, так: знаменитый сталкер Гудвин со своим верным псом-мутантом проник в НИИ, где был схвачен киборгами. Тело пса модернизировали, разум сталкера подселили в него. Два сознания смешались… Получилось одно существо, среднее между собакой и человеком по интеллекту. Интересно, этот Гудвин был игроком, который в НИИ потерял своего питомца-пса и свой аватар (примерно так же, как Йохан потерял свой), и теперь им управляет подслой ИскИна? Или мехапес всегда был неписем? Если так, то все, что он рассказал, могло никогда не происходить. Гудвин в виде бронированной бестии всегда висел на цепях в НИИ, дожидаясь, когда придет кто-то, чтобы освободить его, и в памяти мехапса жило придуманное сценаристами прошлое…

Любопытные вопросы порождала реальность виртмира.

– А ты, Шад, – снова подал голос Гудвин. – Куда теперь? Ты пришел в НИИ, чтобы найти Технозамок?

– Правильно. Сейчас мы летим к нему.

– Помогу, – решил он. – Буду с тобой. Со всеми вами.

– То есть могу впредь рассчитывать на тебя? – уточнил я.

– Да. Гудвин не подведет. Сильный. Ничего не боюсь. Тело можно улучшать. Ракетницы. Лазеры. Излучатель.

– Да, кстати! – я выпрямился. – Что там у тебя за турель под него?

Излучатель лежал в задней части вертушки, и когда я принес его, Гудвин раздвинул стальные панели на правом боку. Оттуда выдвинулась стойка с раздвижным захватом, похожим на четыре металлических пальца-крюка. Я поставил оружие на турель так, чтобы выемки в нижней части пришлись в пазы, мехапес коротко прожужжал, и с клацаньем пальцы сомкнулись, крепко обхватив излучатель. Снова гудение – он повернулся влево, вправо. С тихим шипением разошлись броневые пластины, турель въехала в корпус, излучатель опустился в предназначенную для него нишу, и броня сомкнулась над ним.

– Круто, мужики, – слабым голосом высказался пришедший в себя Карло. – Хочу себе такую же хрень в плечо.

– У тебя не поместится, – сказал я. – Как ты?

– Нормально, – он махнул рукой. – На мне заживает как на кошке. Ну что, летим, а? Летим!

– Летим, – согласился я. – Хорошо, Гудвин, значит, будем дружить. Сейчас на повестке дня у нас – Технозамок. Вернее, на повестке ночи.

С этими словами я вернулся в кресло. Усевшись, потрепал по плечу притихшую Таню.

– Смотри, – сказала она, показывая вперед.

Темнело. Прямо по курсу высились Пики.

– Какие высокие, – прошептала Таня.

Они действительно казались неприступно-высокими. Я врубил носовые прожекторы, лучи уперлись в скалы. Нужно взять еще выше… Какая у этих Пиков высота? Эвересты, блин, с отвесными черным боками – не зацепишься, не взберешься.

Видимо, кончилось действие тоника: навалилась усталость и какая-то отстраненная тоска, ощущение тщеты всего сущего. С депрессией справился быстро, напомнив себе: некогда грустить. Перед тобой – цель. Ты добрался, черт возьми! Но усталость не прошла, давила тяжелой ладонью на затылок. Поспать бы. Минут шестьсот…

Решив пока не перелетать через хребет, я повел вертолет вдоль скал на высоте двух с половиной километров. На выступах гнездились птицы – похожие на орлов, только больше раза в полтора. При виде вертушки они всполошились, поднялись в воздух и стали носиться рядом, правда, близко не совались.

– Может, Технозамок на одной из вершин? – предположила Таня.