Игра без правил

На сегодня у Лобанова было намечены несколько неприятных разговоров с кредиторами. Те все настойчивей требовали возврата долгов, и он невольно снова вспомнил о миллионе. Если бы этот чемоданчик, который предлагал унести с собой Кронфильд, лежал бы сейчас в его квартире, все его жизненные вопросы были бы мгновенно решены.

Весь день он перемещался по городу, вел переговоры с людьми. Напряжение, в котором он находился, сильно влияло на натянутые, словно струны скрипки, нервы. Едва ли не в каждом, идущим ему навстречу или за его спиной человеке, он видел потенциального убийцу. Перед тем, как в очередной раз сесть в машину, долго и тщательно обследовал ее: не прикрепили ли к ней в качестве смертельного довеска бомбу?

Вечером, завершив все переговоры, Лобанов заехал в книжный магазин. Там он купил географический атлас. Дома он долго разглядывал тот район, где когда-то находились родовые земле князей Лобановых-Тверских и где была спрятана одна из лучших в мире частных коллекций живописи.

После довольно долгих поисков ему удалось отыскать станицу Тверскую. Он смотрел на малюсенькую, едва различимую, точечку на карте. Кажется, настало время отправляться в родные места.

Перед тем, как лечь спать, он тщательно проверил все замки, все шпингалеты на окнах, плотно прикрыл шторы. У него было предчувствие, что сегодня-завтра что-то должно непременно случится. Причем, возможно произойдет то, к чему он не совсем морально готов.

* * *

Он открыл глаза и сразу же его взгляд остановился на стоящих в углу картинах. Все было спокойно и тихо, никто не покушался на его жизнь. Он подошел к окну, слегка отодвинул штору, посмотрел во двор. И там все было как обычно.

«Я теряю самообладание, — сказал он сам себе. — Надо успокоиться. Не первый раз я оказываюсь на чьем-то прицеле».

На сегодняшний день у него не было никаких планов. Вернее, план был, хотя это деловое слово вряд ли соответствовала еще вчера возникшему у него намерению.

Через полчаса он сел в машину. Как обычно в последние дни, этому предшествовал детальный ее осмотр. Соседи по дому с изумлением наблюдали за тем, как он ползает под днищем автомобиля, пачкая одежду о грязный асфальт. Но взрывного устройства он не обнаружил.

Сперва он заехал к Надежды Павловне. О смерти своей двоюродной сестры она знала. Лобанов поведал ей подробности того, как все происходило. Она слушала его рассказ молча, ни разу не прервала ни возгласом, ни вопросом, ни плачем.

Затем они отправились в поселок. Подойдя к дому, вернее к тому, что от него осталось, они изумленно замерли на месте. На пепелище находились не меньше семи человек — мужчин и женщин. Кто с совками, кто с ломами, кто с лопатами, они раскапывали сваленные в кучу доски, отыскивали какие-то вещи и прятали в мешки. Появление еще двоих вызвало у мародеров бурную реакцию; новые конкуренты тут были никому не нужны. К ним сразу бросились несколько человек.

— Эй, уходите отсюда, это все наше! — крикнула им одна из женщин и для острастки угрожающе подняла лопату.

— Как вам не стыдно, — проговорила Надежда Павловна. — Здесь же погиб человек, а вы роетесь в ее имуществе.

— А вам какое дело? — ответил мужчина. — Она, говорят, графиня была, а графья бедными не бывает.

— Она была княгиней, — поправил его Лобанов.

— Нам что княгиня, что графиня, что маркиза, лишь бы побольше барахла после себя оставила. Давайте, чешите отсюдово, а то хуже будет.

— Боже мой, какой ужас, какой позор! — тихо воскликнула Надежда Павловна. — И это люди, это наш народ.

— Черт с ними, пусть копаются. Даже если мы прогоним их, они тут же вернутся, едва мы уедем. Не часовых же ставить. Так уж устроена жизнь, есть львы и львицы, а есть шакалы.

Лобанов вернулся к машине, достал оттуда венок и возложил его на то место, где еще несколько дней назад стоял дом.

Возложение цветов прервали поиски копателей, они вдруг замерли на месте и молча стали наблюдать за печальной церемонией. Затем, как по команде, отвернулись и продолжили свое занятие.

— Пойдемьте, — прикоснулся Лобанов к локтю Надежды Павловны. — Нам здесь больше нечего делать.

— Она всегда очень гордилась тем, что происходила из княжеского рода, — говорила Надежда Павловна, пока они ехали назад. — И меня осуждала за то, что я совсем не обращала на это внимание, скрывала от всех. Но что я могла поделать, если я всю жизнь была целиком поглощена совсем другими делами. Скажите, может быть я в самом деле в этом виновата? — посмотрела она на Лобанова так, как смотрит грешница на священника. Внезапно из ее глаз впервые за все их скорбное путешествие потекли слезы.

Ему вдруг стало ее жалко.

— Вам не в чем себя упрекнуть, вы честно живете. Главное для нас никогда не забывать о ней.

— Разве я когда-нибудь смогу забыть Веру. Между прочим, так нас в молодости и назвали: Вера, Надежда, Любовь.

— А где же Любовь?