— Вы не сомневайтесь, парнишки смелые, в армии отслужили, еще кое-где недавно побывали. А теперь вот хотят в милицию устроится. Я им сказал: будет все нормально, возьму. К нам попасть многие жаждут, да не так-то просто. В станице это место считается хлебным, многие деньги не получают, а у нас каждый месяц жалованье исправно выдают.
— Я бы не хотел впутывать их в эту историю, — проговорил Лобанов.
— Да они сами рады радешеньки впутаться. Для них это как приключение. Пусть маленько побалуются, а то скучно. Так что не беспокойтесь. Да и без защиты вам никак нельзя. Есть у меня к вам еще одно дело. Живет отсюда неподалеку не в селе, а скорей на хуторе один старик. Лет ему почитай больше ста. Его отец у вашего прадеда землю арендовал. Давно я о нем ничего не слышал, думал, что помер. А сегодня справки навел. Оказалось жив и сказали, что в добром здравии и в доброй памяти. А это для нас самое главное. Вот я и подумал, может он на картинку вашу посмотрит да и что-то припомнит. Он эти места хорошо знает, охотником и рыболовом хорошим был. В общем стоит съездить. Как говорят: попытка — не пытка.
— Конечно, надо съездить, — почувствовал прилив надежды Лобанов.
— Тогда на железного коня и вперед.
— А далеко ехать? — спросила Натали.
— Ехать-то не далече, да вот дорога туда тяжелая. Лет пятьдесят обещают ее заасфальтировать. Да так все у местного начальства руки не доходят.
— Вы меня подождите пару минут, я немножко приукрашусь, — сказала Натали и направилась к дому.
Луцкой посмотрел ей вслед.
— Прости, князь, если не в свое дело лезу, но как у вас с ней дело ладится?
— Да вроде ладится, хотя порой кошка пробегает между нами. Воспитание у нас разное.
— Воспитание в таком деле штука наиважнецкая, — согласился Луцкой. — Всю жизнь можно прожить, а такую женщину, как эту, не встретишь. Вот бы вы поселились тут, детей родили, маленьких княжат.
— А ты чего так князей любишь. Вроде бы из другого сословия, бары, питать к нам ненависть должен. Вон как Байдачный.
— Иван дурак и подлец, и весь род у него такой. Я отца его хорошо помню, тоже был мерзкий мужичишка. Пакостить людям любил. Особливо тем, кто получше живет. Причем, не ради какой-то выгоды, а ради удовольствия. Видишь как оно получается, как гниль завелась в роду, так сколько уже поколений сменилось, а она все никак не выводится.
— Веришь в наследственность?
— Наследственность, не наследственность, а если семя первоначально в почву было посажено доброе, то это поле все время будет давать хороший урожай.
— Может, ты и прав.
Но дальше Лобанов не стал распространяться на эту тему, так как к ним быстро приближалась Натали. Она переоделась, наложила косметику на лицо и сияла какой-то нездешней, несегодняшней, пришедшей из далеких эпох красотой. Лобанов почувствовал, как учащенно забилось его сердце.
Он видел, что и Луцкой, и молодые казаки не могли отвести от нее своих восхищенных глаз.
Все не без труда уместились в машине, и путешествие началось. Луцкой не преуменьшал, когда предупреждал о кошмарной дороге. Вернее дороги не было никакой. И если недавно прошел бы еще дождь, они бы просто утонули в грязи. Но горячее солнце подсушило ее и потому машина проваливалась неглубоко. Им приходилось выходить из нее и, стоя босиком в теплой жижи, вытаскивать «УАЗик» на более твердое место.
Наконец все препятствия были мужественно преодолены, и они, чувствуя себя героями, как если бы совершили кругосветное путешествие, въехали на хутор. Это было совсем маленькое поселение, домов десять, не больше. Казалось они вернулись на сто лет назад, если не считать электрических проводов, все остальные приметы современной цивилизации здесь начисто отсутствовали.
Луцкой спросил у пожилой аборигенке, где живет Трофим Мартынович. Та, удивленная их появлением, не меньше, чем индейцы приплытием Колумба, показала им на полуразвалившуюся хату.
Когда-то ее охранял забор, но теперь от него осталось лишь несколько небольших покосившихся жердочек. А потому, выйдя из машины, они беспрепятственно направились к дому.
Подойдя к двери, Луцкой стал громко стучать. Его усилия не пропали даром, на пороге появился старик. Одного взгляда было достаточно, дабы понять, как он стар. Лицо, словно поле после баронования, было изборождено бесчисленными складками, согнутая почти пополам фигура как бы говорила о большом количестве оставленных за спиной лет. Хотя улица была разогрета солнцем, как сковородка на печи, одет был дед в валенках и теплом жилете.
— Здравствуй, Трофим Мартынович! — громко, как обращаются к глухим, произнес Луцкой. — Вы меня помните?
— Ты чего кричишь, я не глухой, — вполне внятно, лишь слегка шамкая, вдруг проговорил старик. — И тебя помню, Петр.
— А мы к тебе по важному делу. Впустите?
— Чего же не впустить, завсегда рад гостям. Давно ко мне никто не заглядывал.
В доме почти ничего не было, только стол, скамья да топчан. Весь угол занимала большая белая печь. Зато, как ни странно, было довольно чисто.
Гости расселись на скамейке. Причем, молодым казакам место не хватило и им пришлось стоять.