Игра без правил

Погодин наблюдал за ним глазами, зрачки которых то расширялись, то снова сужались. Нос превратился в замороженный ком боли, губы распухли, казалось, до размеров туго накачанной автомобильной шины, а язык все время натыкался на острые обломки имплантированных в десну верхней челюсти титановых штырей. Он чувствовал, что из носа все еще продолжает течь отвратительная слизистая жижа ярко-алого цвета, но не мог даже втянуть ее в себя. Нос окончательно перестал его слушаться, превратившись в свернутый водопроводный кран.

Французов между тем спокойно открыл встроенный шкаф, по-хозяйски там порылся и вынул кожануй куртку Федора Андреевича. Действуя со зловещей медлительностью, он туго обмотал куртку вокруг своей правой руки, сжимавшей пистолет.

– Это, конечно, говно, а не глушитель, – дружелюбно сообщил он Погодину, – но в нашем с тобой случае вполне сойдет, тем более что стрелять я буду в упор. Звук получится, как будто хлопнули дверцей автомобиля.

Он подошел вплотную, и Погодин попытался отползти, но уперся спиной в сломанный стол.

– Это очень дешевый трюк, – продолжал Французов, – и к тому же сильно опошленный кинематографом и разными писаками. На деле к нему прибегают очень редко: жаль патронов, да и клиент может запросто врезать дуба от болевого шока. Но у меня нет ни времени, ни специальных приспособлений, а марать о тебя руки мне, честно говоря, надоело. Ты посмотри на меня, я же весь в крови! Ты, вообще-то, понимаешь, о чем я говорю?

Нет? Тогда я поясню. В обойме "Макарова" восемь патронов. По одному я всажу тебе в оба колена, еще два пойдет на локти, потом яйца – можно по одному, а можно оба сразу… Как видишь, после всего у меня останется еще как минимум два патрона на то, чтобы тебя добить.

Впрочем, можно и не добивать. Думаю, до утра ты подохнешь сам. Будешь говорить?

– Я ничего не з… – вибрирующим хриплым шепотом начал было Погодин, но Французов не дослушал. Он вдруг резко нагнулся, приставил обмотанный курткой пистолет к левому колену Федора Андреевича и нажал на спуск.

Пистолет приглушенно бахнул, и по ногам менеджера заструилась горячая жидкость. Он решил, что это кровь и что чертов ублюдок каким-то образом вместо колена прострелил ему мошонку, но боли не было. Поняв, что обмочился, Погодин заплакал от страха и унижения.

– Вот черт, – беззлобно сказал Французов, – промазал. Это ж надо… Кому рассказать – не поверят. Ну ничего, это мы сейчас поправим.

Он снова приставил пистолет к колену Погодина и подвигал им, нащупывая стволом коленную чашечку сквозь несколько слоев свиной кожи и подкладочной ткани.

– Не.., пожалуйста, не надо, – продолжая тихо, но неудержимо плакать, шепеляво простонал Погодин.

Слова, как попало проходя между обломками зубов и распухшими, лопнувшими в нескольких местах губами, превращались черт знает во что, и Федор Андреевич очень боялся, что Французов его не поймет и снова выстрелит. На то, что он опять промахнется, никакой надежды не было. Про Стручка Погодин больше не вспоминал, поняв, что стоящий перед ним человек гораздо опаснее трех Стручков, вместе взятых, и отнюдь не настроен шутить. – Не надо, – снова повторил он и с облегчением увидел, что его поняли: пистолет убрался от его колена, Французов поднял перевернутое кресло – конечно же, не то, в которое Погодин усаживал посетителей, – и удобно в нем расположился.

– Ну, ну, – сказал он, – я же пошутил, а у тебя уж и лужа готова.

Эти сказанные добродушным, ленивым тоном слова окончательно добили Погодина. Сотрясаясь от неудержимых рыданий, он начал рассказывать. Если бы даже он и хотел соврать, у него ничего бы не получилось: неопрятная кожаная культя, внутри которой, как смертоносная бабочка внутри уродливой куколки, скрывался заряженный пистолет, гипнотизировала его, заставляя мысли путаться и нестись вскачь, перепрыгивая с одного на другое. Это была своего рода сыворотка правды, и весьма эффективная. Слушая сбивчивый, местами неразборчивый рассказ менеджера, Французов все сильнее хмурился. Постепенно перед ним вставала картина преступления, в которой труп Николая Панаева был лишь частью отходов, производимых огромным денежным станком, в который курсант имел неосторожность угодить. Рассказ получился не слишком длинным, но все-таки занял не менее получаса оттого, что Погодину было трудно говорить.

Дослушав, Французов понял, что дошел до той черты, за которой одиночку ждет неминуемая смерть. Пора было наконец милиции вступить в эту игру.

Капитан отыскал в ворохе бумаг позади перевернутого стола телефонный аппарат, который дал о себе знать тонким придушенным писком. Трубка с него свалилась, и из наушника непрерывной чередой доносились короткие гудки. Юрий положил трубку на рычаги и на секунду задумался, держа аппарат в руках. Приняв окончательное решение, он приготовился снять трубку и набрать 02, но тут телефон вдруг взорвался в его руках требовательным звонком, заставив его вздрогнуть.

Капитан бросил быстрый взгляд на Погодина и, поняв, что толку с него все равно не будет, снял трубку и молча поднес ее к уху.